Собирал человек слова…

Даль изъездил степи вдоль и поперек. Передвигался верхом и в повозке, простой, зато надежной — такая не опрокинется, не поломается на бездорожье. Всюду подобную повозку именовали тарантасом, но в Оренбурге почему-то — «карандасом». Протяженность служебных командировок Даля — тысячи верст. На западе большие расстояния понимаются и ощущаются иначе, чем на востоке. На западе люди живут тесно: много городов — пути короче. Расстояние, которое покрывал казах, направляясь к соседям в гости, человеку, жившему где-нибудь в Курске или Туле, представлялось серьезнейшим путешествием: подчас за всю жизнь его так и не удавалось совершить. В среднем каждая командировка Даля — две с половиной тысячи верст. Это расстояние от Петербурга до Тифлиса. Но Далю мало. Он и летний отдых проводит в степи, на коне. Поездки опасны. Разные неожиданности прячутся в открытой степи. Куда держать путь, чтобы не потерять ни коня, ни одежду, самому не попасть в плен и не быть проданным в рабство? Две тысячи русских невольников томились в рабстве у хивинского хана.

Аулы приносят безопасность. Путник, вошедший в юрту, может вздохнуть спокойно. Он — гость. Для него — лучшее место у котла и лучший кусок в котле. Казахи говорят: «Если нечем угощать гостя, угости его хорошей беседой».

Далю, даже голодному, хорошая беседа нужнее самых жирных кусков в котле. Даль все тот же — с тетрадками и карандашами. Смотрит, слушает, записывает. Он не уступает степным друзьям в зоркости взгляда и чуткости слуха.

Даль смотрит, слушает.

…Раскаленными золотыми слитками тлеют в костре кизяки. В черном от копоти котелке дымится похлебка. Ее заправят скобленым куртом — сухим овечьим сыром. Пузырятся турсуки — сшитые из конской шкуры меха: они полны кумысу. Кумыс хорошо пьется, помногу: вселяет в тело легкость, приносит веселье, потом — крепкий сон.

Вокруг юрты висит в воздухе привязчивый запах шкур. Жеребячьи шкуры вымачивают в квашеном молоке, проветривают, смазывают бараньим салом, коптят, проминают: из них шьют ергаки — тулупы. Из козьих шкур выделывают тонкую, мягкую кожу — сафьян. Собирают марену — желто-зеленые цветки на граненом шероховатом стебле. Цветы и стебли никому не нужны, дорог мареновый корень. В нем прячется знаменитая красная краска, ею красят сафьян. Корень можно толочь или крошить. Однако лучшим красителем считается корень жеваный. Созывают гостей жевать корень. Два десятка человек садятся в круг, жуют. Выкрашенный сафьян ярок, и ярок раскаленный кизяк в костре.

Ночью, в ровной степи, огоньки костров видны очень далеко. Нетрудно обмануться: долго-долго ехать на огонек. Казахи советуют: «Не ходи на огонь, иди на лай собак». Лай собак — признак близкого кочевья. Если вечером выехать из аула, — все наоборот: лай собак скоро стихает в ушах, а звезды костров еще долго смотрят вслед всаднику. Потом и они тают в черной ночи. Конь идет небыстрой рысью, расталкивая темноту. А по горизонту — справа, слева, вокруг — рыжей полосою стелется зарево. Это степные палы — пожары: жгут старую траву, из расчищенной, удобренной золою земли молодая зелень пробивается скорее и гуще. Рассветная заря, по-степному размашистая, заливает небо. Рыжая полоска, опоясавшая горизонт, быстро тускнеет. В солнечный знойный день пламя степного пожара прозрачно, невидимо.

Как ни странно, в степном океане, где у каждого своя дорога, перекрещиваются пути. Проходит мимо караван. Плавно покачиваясь, вышагивают верблюды. Они словно связаны цепью: волосяной аркан, продетый сквозь ноздри одного животного, привязан к хвосту другого, идущего впереди. Хозяева верблюдов вперед-назад мечутся на горячих конях вдоль растянувшегося на несколько верст каравана. Владельцы товаров, в больших чалмах и добротных халатах, раскачиваются в люльках, подвешенных по бокам каждого верблюда; на переднем восседает караван-баши, голова каравана. Верблюды не спешат; легче обскакать караван стороною, чем пережидать, пока пройдет.

Иногда, будто к магниту, стягиваются со всех сторон степи в одну точку всадники: какой-нибудь богач созвал гостей на праздник или поминки.

Весело пенясь, плещет из бурых мехов кумыс. Под острым ножом, не вскрикнув, никнут бараны. Куски свежего мяса в котле алы и сочны. Над ними поднимается удушливый пар. Сало белеет в мясном крошеве пышными хлопьями.

Готовят бешбармак. Бешбармак — по-казахски «пять пальцев». Едят руками. Едят много: редко случается простому казаху наесться досыта. Багровеют лоснящиеся лица. На темных пальцах блестит растопленное сало.

Насытясь, веселятся. Тяжелые плети со свистом разрывают воздух. В стремительном галопе вытягиваются в прямую линию, словно повисают над землею, бешеные кони. Кажутся стрелами, пущенными из тугого лука. Зрители горячи, нетерпеливы и голосисты. Скоро голоса сливаются в общий гул. Он то нарастает, то глохнет, подобно шуму волн.