Собиратель автографов

Китти подняла глаза, все еще крепко сжимая запястье Алекса. Пухлые подушечки ее пальцев словно прилипли к его коже. У Алекса ноги подкашивались. Ну и город! Что вытворяет — и ничего с этим не поделать! Как уличный мальчишка — петушится, норовит ударить, даже если рядом не дружок-приятель, а кто-то вовсе незнакомый. И тут подвернулся Алекс. И он смотрел на нее. На этот раз между ними не было никакого экрана. И она тоже его видела. Полная любопытства, поедала взглядом его и Хани.

— Да, — охотно согласилась Китти. — Да, конечно, меня так зовут. Но боюсь, что я вас не знаю. Непременно бы вспомнила — у вас своеобразная внешность. Однако прошу меня извинить, но должна с вами попрощаться, если только вы не компьютерщики, или не маньяки-убийцы, или еще что-то в этом роде — разве я могу вам доверять? — Она хохотнула и слегка коснулась дрожащим пальцем руки Хани. — Все потому, что Люсия гуляет, — рассудила она. — Я потеряла способность сосредоточиться, все стало таким сложным… сколько раз говорила Максу, что сама могу выходить из дома, я не инвалид… просто он сам немного любит Люсию, он ее поклонник… или мне так кажется… но посмотрите на меня! — Она показала пальцем на свои запавшие щеки. — Здесь очень холодно. Сколько можно стоять и лясы точить? Или рассуждать о Христе? Так что я с вами прощаюсь. Конечно, не хочу показаться невежливой, но прошу меня извинить…

У Алекса словно язык отнялся. А Хани решительно положила руку на дверь:

— Мисс Александер, меня зовут Хани Ричардсон. Мы пришли сюда, чтобы вас увидеть.

При этих словах Китти по-русски величественно и слегка раздраженно охнула и сцепила руки:

— Понимаю, но мои дорогие… я здесь не для того, чтобы меня лицезрели. Уверяю вас: Иисус и я, мы — как бы это сказать? У нас слишком много различий.

Она улыбнулась на прощание и шагнула назад… и дверь начала плавно закрываться.

— Но я — Алекс Ли Тандем, — воскликнул Алекс Ли Тандем, и дверь, как в сказке, двинулась в обратную сторону, словно только один человек, только одно имя могло ее распахнуть.

Алекс совсем потерял голову. Лишь повторял себе: «Это ступеньки, это мои ноги, и я взбираюсь по этой лестнице». В узком, увешанном зеркалами коридоре его охватил животный страх: ни к чему не прикасаться, дальше не идти и вообще вернуться обратно! В гостиной он набрал в грудь воздуха, перед тем как что-то сказать, но Китти уже выскользнула в дверь — настояла, чтобы они выпили кофе. Хани отрывисто дакала и некала в ответ на доносившиеся с кухни вопросы о молоке и сахаре. Тандем попытался взять себя в руки. Он был здесь. Он был здесь. Разочарования не испытывал. Дом переполняла (как он и предвидел!) всякая всячина из Европы, спасенная (он живо себе все представил) от пожаров, воров и революций. Это был дом коллекционера. Конечно, Нью-Йорк оставил здесь свои следы: широкие окна, не поддающаяся истолкованию современная живопись (из гостиной хорошо просматривался коридор с зеркалами, а за ним — спальня и отделанная белым кафелем ванная с древним, подтекающим душем и позеленевшими медными кранами, неумолимо разъедаемыми ярь-медянкой), но властвовала в доме старина. Представительный каменный Будда, размером с восьмилетнего ребенка, стоически переносил отсутствие у него на лице носа. Рядом — искусственные лотосы из проволоки и шелка. Девушка на гравюре смотрит через плечо. Повсюду присутствовали собачьи мотивы: в резьбе на подставках для книг, орнаментах, вышивке на подушках, росписи на кружках; а стоило осмотреться, как все это сводилось как бы к одной аристократических кровей собаке: приземистой, с кремового цвета хвостом, словно обрубленной мордашкой, выпуклыми глазами и крутым лбом. Два красного дерева шкафчика, отделанных перламутром, стояли один напротив другого — каждый на восьми деревянных ножках. Везде были белые полотняные накидки, арабские арки и венецианские гравюры, потертые кожаные коврики, а сквозь кремовые наволочки подушек просвечивал розовый шелк. Богато украшенные серебряные зеркала висели под таким большим углом, словно хотели поймать комнату прежде, чем она провалится вниз. Во всем чувствовались порядок и аккуратность. Алексу вспомнилось, в каких квартирах ему самому приходится бывать: мебель стоит как попало, а иное кресло надо проверить на прочность, прежде чем в него садиться. А теперь он был в ее комнате, в ее жизни. Может, оттого, что все выглядело, как он и ожидал, на душе у него полегчало. Его дзэн снова овладел им. Хани листала журнал, а его руки никаких занятий не искали. Скоро придет Китти, они начнут разговаривать, и пусть все будет как будет. Когда наступает весна, трава растет сама собой[84].

Судя по звукам, на кухне случилась небольшая катастрофа.

— Мне помочь? — прошептала Хани, выпрыгнула из кресла вместе со своими двойниками в зеркалах, поспешила по зеркальному коридору, опять умноженная в несколько раз и сопровождаемая неведомым количеством отраженных Хани-двойняшек.

Время шло.