Собиратели ракушек

Пенелопа поднялась из-за стола, закрыла окна и задернула все шторы — отвратительные черные и красивые бархатные. Сказала, что сейчас сварит кофе, и пошла на кухню. Тут она тоже первым делом задернула черную штору и только потом зажгла свет. Глазам ее предстала груда грязных тарелок, соусники, ножи и вилки. Она поставила на огонь чайник. Слышно было, как мужчины перешли в гостиную, как кто-то из них подбросил угля в камин, ни на минуту не умолкал их мирный дружеский разговор.

Папа́ в своей стихии, и очень доволен. Если игра в триктрак пойдет хорошо, возможно, он пригласит Ричарда Лоумакса посетить их еще раз. Пенелопа улыбнулась, отыскала чистый поднос и достала из буфета кофейные чашки.

Часы пробили одиннадцать, когда закончилась игра. Выиграл Лоренс. Ричард Лоумакс, с улыбкой приняв поражение, встал:

— Пожалуй, мне пора.

— А я и не заметил, как стемнело. Мы хорошо сыграли, может, повторим через денек-другой? — Лоренс помедлил и добавил: — Если, конечно, вы захотите.

— Я бы с удовольствием, сэр, но, к сожалению, я не могу ничего планировать заранее — мое время мне не принадлежит…

— Ну что ж, приходите, когда позволит время. Мы всегда дома. — Он начал подниматься с кресла, но Ричард Лоумакс опустил руку ему на плечо:

— Не вставайте…

— Ну и хорошо… — Лоренс с облегчением откинулся на подушки. — Я и не встану. Пенелопа проводит вас.

Пока они играли, Пенелопа вязала, сидя у камина. Она воткнула спицы в клубок и поднялась. Ричард с улыбкой повернулся к ней. Она пошла вперед и услышала, как он сказал:

— Спокойной ночи, сэр, и спасибо вам еще раз…

— Не за что.

Она провела его по темному холлу и отворила входную дверь. Напоенный запахами цветов и листвы, сад утопал в голубом свете. В небе висел серп луны. Держа берет в руке, Ричард остановился рядом с ней на пороге. Небо прочертили полосы облаков, бледно светила луна. Ветра не было, но с газона тянуло сыростью, и Пенелопа зябко поежилась.

— Пожалуй, я с вами за весь вечер и словом не обмолвился, — сказал он. — Надеюсь, вы не приняли меня за невежу?

— Вы пришли поговорить с папой.

— Не только с ним, но, боюсь, получилось именно так.

— Тогда я не теряю надежды — мы еще поговорим…

— Надеюсь. Только я уже сказал: мое время мне не принадлежит… Я не могу ни строить планы, ни назначать свидания…

— Понимаю.

— Но я приду, как только смогу.

— Приходите.

Он натянул берет. На серебряном значке блеснул лунный свет.

— Вкуснейший был ужин. Такой макрели я в жизни не едал. — Пенелопа улыбнулась. — Спокойной ночи, Пенелопа.

— Спокойной ночи, Ричард.

Он спустился с крыльца и пошел по дорожке. Вскоре темнота поглотила его. Пенелопа дождалась, покуда стукнула внизу калитка. На ней была всего лишь тонкая кофточка, и руки у нее покрылись мурашками. Она поежилась, вошла в дом и закрыла за собой дверь.

Они увидели его снова лишь две недели спустя. Удивительно, но Пенелопа почему-то не томилась ожиданием и не огорчалась. Ричард сказал, что придет, как только сможет, — значит придет. Она может подождать. Она много думала о нем. То и дело вспоминала днем, когда дел было по горло, он ей снился по ночам, и она просыпалась счастливая, стараясь подольше удержать сон.

Лоренс проявлял больше нетерпения, чем она.

— Что-то не видно этого Лоумакса, — время от времени ворчал он. — А славный молодой человек! Надеюсь, я еще сыграю с ним в триктрак…

— Он придет, папа́, — спокойно отвечала Пенелопа, потому что твердо знала: он придет.

Стоял сентябрь. Бабье лето. Вечера и ночи были холодные, а днем на безоблачном небе сияло солнце. Листья начали менять цвет и опадать, они медленно плыли в неподвижном воздухе и тихо опускались на газон. На бордюре, окаймлявшем газон перед домом, цвели яркие георгины и последние розы раскрывали бархатистые лепестки, наполняя воздух тончайшим ароматом. Казалось, они пахнут сильнее, чем в июне.

Суббота. После ланча Кларк и Рональд объявили, что они отправляются поплавать, на берегу их ждут школьные друзья. Дорис, Пенелопу и Нэнси они не позвали. Захватив с собой полотенца, пакеты с сандвичами и бутылку лимонада, они помчались по дорожке сада на такой скорости, будто малейшее промедление грозило им страшной опасностью.