Пенелопа никогда не купалась с Ричардом, ибо любовь пришла к ним военной зимой, но сейчас, наблюдая за Данусом и Антонией, она физически, кожей ощутила обжигающий холод от прикосновения студеной воды. Вспомнила и ощущение восторга, физического наслаждения так явственно, как будто ее собственное тело по-прежнему оставалось молодым и его не коснулись ни болезнь, ни прожитые годы. Были и другие удовольствия, другие восторги. Нежное касание рук, плеч, губ, тел. Умиротворение после бурной страсти, радость пробуждения от сонного поцелуя и беспричинный смех.
Давным-давно, когда она была совсем крохой, отец показал ей, сколько радости и удовольствия можно извлечь из геометрической окружности и острого карандаша. Она сама научилась рисовать орнаменты, головки цветов, лепестки и изгибы, но самое большое удовольствие получала, описывая окружность на листе чистой белой бумаги. Очень красиво и очень точно. Карандаш двигался по бумаге, оставляя позади себя линию, которая с фатальной неизбежностью и удивительной точностью непременно заканчивалась именно в том месте, где и началась.
Круг был общепринятым символом бесконечности, вечности. Пенелопа вдруг отчетливо поняла, что если ее жизнь представляет собой ту тщательно выписанную карандашную линию, то очень скоро оба ее конца сомкнутся. Я совершила полный круг, сказала она себе и стала размышлять о том, на что ушли все эти годы. Этот вопрос время от времени беспокоил ее, вселяя в душу страх, что все отпущенное ей время пропало даром. Но теперь он уже не казался важным, а если и был на него ответ, то он больше не имел для нее никакого значения.
— Оливия?
— Мамочка! Какой приятный сюрприз.
— Я вдруг вспомнила, что не поздравила тебя с праздником Пасхи. Извини, может быть, еще не поздно. Правда, я не особенно надеялась, что застану тебя дома. Думала, ты все еще отдыхаешь.
— Я приехала только сегодня вечером. Была на острове Уайт.
— А у кого ты была в гостях?
— У Блейкисонов. Ты помнишь Шарлотту? Она когда-то вела раздел кулинарии в нашем журнале, но потом ушла от нас, решив посвятить себя семье.
— Ты хорошо провела праздники?
— Божественно. У них всегда очень весело. Полон дом гостей. И все идет как по маслу без видимых усилий.
— А тот симпатичный американец тоже был с тобой?
— Какой американец? А, Хэнк. Нет, он сейчас в Штатах.
— Мне показалось, он необыкновенно милый человек.
— Да, ты права, он очень мил. Он собирался позвонить, когда снова приедет в Лондон. А теперь лучше расскажи о себе. Как у вас дела?
— У нас все превосходно. Купаемся в роскоши.
— Тебе давно пора пожить в свое удовольствие после стольких мытарств. Я получила от Антонии длинное письмо. Мне показалось, она безумно счастлива.
— Они с Данусом уехали сегодня с самого утра и еще не вернулись. Поехали на южное побережье к его приятелю, у которого овощеводческая ферма. Я жду их с минуты на минуту.
— Как ведет себя Данус?
— Очень хорошо.
— Он все так же тебе нравится?
— Да. Даже больше, чем прежде. Но я никогда не встречала такого скрытного человека. Может быть, это как-то связано с тем, что он шотландец.
— Он не рассказывал тебе, почему не пьет и не садится за руль?
— Нет.
— Должно быть, он излечившийся алкоголик.
— Даже если и так, это его личное дело.
— Расскажи, как вы проводите время. Ты уже виделась с Дорис?
— Конечно. Она живет прекрасно. Все такая же веселая и жизнерадостная. В субботу мы целый день провели на обрыве возле Пенджизала. А вчера утром исполнились благочестия и все вместе пошли в церковь.
— Ну и как служба?
— Служба прекрасная. Местная церковь особенно красива, и, конечно, было очень много цветов и масса людей в необыкновенных шляпах, а музыка и пение просто восхитительны. Проповедь читал довольно занудный заезжий епископ, но прекрасная музыка компенсировала скуку от его проповеди. А в самом конце был крестный ход, и все мы стоя пели гимн «Святые, что отдыхают от трудов своих…». Возвращаясь домой, мы с Антонией сошлись на том, что это один из самых любимых наших гимнов.
Оливия засмеялась:
— Ну ты даешь, мамуля. Услышать такое от тебя! Мне бы никогда и в голову не пришло, что у тебя есть любимый гимн.
— Видишь ли, дорогая, я никогда не была законченной атеисткой. Да, я воспринимала религию с известной долей скептицизма, но Пасха, с ее Воскресением и обещанием загробной жизни, никогда не оставляла меня равнодушной. Я все-таки никогда не смогу до конца в это поверить. И, хотя с удовольствием встретилась бы Там с Софи и папа́, со многими людьми мне бы встречаться не хотелось. Вообрази себе, какое должно быть там скопление народа. Как на грандиозном и очень скучном приеме, где все время уходит на то, чтобы отыскать в толпе приятных тебе людей.
— А как «Собиратели ракушек»? Ты уже видела картину?
— Отлично. Она пришлась к месту. Как будто висела там с самого начала.
— Ты не жалеешь, что рассталась с ней?
— Ни капельки.
— А что ты делаешь сейчас?