Собиратели ракушек

Это неправда. Пенелопа твердо знала, что это не так. Она дала Нэнси то же, что и другим своим детям: дом, чувство защищенности, домашний уют, интересы, место для игр с друзьями, солидную входную дверь, за которой они могли чувствовать себя в полной безопасности. Она вспомнила просторный цокольный этаж в доме на Оукли-стрит, где пахло чесноком и пряностями, где всегда было тепло от большой печи и камина. Вспомнила, как все они, словно стайка веселых воробышков, прибегали темными осенними вечерами голодные как волки; как сбрасывали ранцы, срывали пальто и усаживались за стол, поглощая несметное количество сосисок, макарон, пирожков с рыбой, горячих, намазанных маслом тостов, сливового пирога и какао. Вспомнила эту замечательную комнату в рождественские праздники, когда в ней пахло елкой и повсюду были развешаны рождественские открытки, нанизанные, как выстиранное белье, на красную ленточку. На память пришли и летние вечера: стеклянные двери распахнуты прямо в тенистый сад, пахнет табаком и желтофиолями. Она увидела мысленным взором играющих детей, оглашавших сад звонкими криками. Среди них была и Нэнси.

Она дала Нэнси то же, что и всем остальным, но не смогла дать всего, что та хотела (которая не говорила: «хочу», а говорила: «мне нужно»), потому что денег на дорогие вещи и лакомства, которые Нэнси обожала, просто не хватало. На красивые платья для выхода, на коляски для кукол, на первый бал, на участие в лондонских «сезонах», когда начинаются балы и прочие светские мероприятия. Пределом мечтаний для Нэнси была многолюдная пышная свадьба, но осуществить эту мечту удалось только благодаря Долли Килинг, которая взяла на себя организацию (и расходы) этого дорогостоящего и обременительного мероприятия.

Наконец Пенелопа положила щетку на столик. Она все еще сердилась на Нэнси, но сам по себе процесс расчесывания волос подействовал на нее благотворно.

Теперь, когда она немного успокоилась, к ней снова вернулись силы и она уже могла принимать решения. Она собрала волосы и уложила их в пучок, взяла черепаховые шпильки и аккуратно, но решительно воткнула их, куда положено.

Через полчаса, когда вернулась Антония, Пенелопа снова была в постели. Под спину высоко подложены взбитые подушки, все необходимое под рукой, а на коленях лежит книга.

Раздался стук в дверь, и голос Антонии спросил:

— Пенелопа?

— Входи. — Дверь приоткрылась, и показалась голова Антонии. — Я решила к вам заглянуть, чтобы… — Вдруг лицо ее сделалось серьезным и встревоженным. — А почему вы в постели? Что с вами? Плохо себя чувствуете?

Пенелопа закрыла книгу.

— Нет, Антония. Просто немножко устала. Что-то не хочется спускаться к обеду. Мне, право, очень жаль. А вы ждали меня?

— Очень недолго. — Антония опустилась на край кровати. — Мы сначала пошли в бар, но вас все не было, и Данус послал меня узнать, уж не случилось ли что.

Пенелопа заметила, что Антония приоделась к обеду. На ней была узкая черная юбка и кремовая атласная рубашка навыпуск, которую они вместе купили в Челтнеме, перетянутая в талии поясом. Золотисто-рыжие волосы, чистые и блестящие, падали ей на плечи, а лицо было свежим и чистым, как спелое яблоко, без каких-либо косметических ухищрений, исключая, конечно, необыкновенно длинные черные ресницы.

— Вы не хотите есть? Может быть, заказать вам обед в номер?

— Может быть, только попозже. Но это я и сама могу сделать.

— Мне кажется, — укоризненно сказала Антония, — вы слишком переутомляетесь, когда нас с Данусом нет рядом и некому вас остановить.

— Я не переутомилась, я просто рассердилась.

— Из-за чего вы могли рассердиться?

— Я позвонила Нэнси поздравить ее с праздником и вместо благодарности получила в ответ поток брани.

— Как нехорошо с ее стороны. А чем она недовольна?

— Да всем на свете. Она думает, что я совсем выжила из ума. Что я плохо о ней заботилась, когда она была маленькой, что я слишком расточительна в мои преклонные годы. Что я скрытная и безответственная женщина и не умею выбирать друзей. Я думаю, что все это давно уже накопилось у нее в душе, но то, что я поехала в Порткеррис с тобой и Данусом, было последней каплей. В душе у нее накипело, и сегодня все это вылилось на мою голову. — Она улыбнулась. — Ничего. Лучше снаружи, чем внутри, как говаривал мой любимый папа́.

Антония тем не менее продолжала возмущаться:

— Как она могла так вас расстроить?