Собиратели ракушек

После обеда Долли извинилась и сказала, что должна подняться к себе и лечь. «Голова разболелась, так досадно, — объяснила она Пенелопе с легким упреком в голосе. — У меня такое слабое здоровье. Малейшего волнения достаточно…» Пенелопа удивилась, потому что считала, что ничего волнующего во время обеда не произошло, однако сказала, что вполне ее понимает и завтра они увидятся в ратуше. «Обед был замечательный, большое спасибо». Долли вошла в старинный лифт и взлетела наверх, точно птица в клетке.

Они проводили ее взглядом. Решив, что мать отъехала достаточно далеко, Амброз набросился на Пенелопу:

— За каким чертом тебе понадобилось говорить ей?

— О чем? Что я беременна? Я и не говорила. Она сама догадалась.

— Могла бы и не догадаться.

— Какая разница? Все равно она рано или поздно узнает. Пусть уж сразу.

— Разница очень большая. Мама из-за таких вещей ужасно расстраивается.

— Поэтому у нее и разболелась голова?

— Конечно… — Они стали спускаться вниз по лестнице. — С самого начала все пошло вкривь и вкось.

— Мне очень жаль, я не хотела. Но поверь, я решительно не понимаю, зачем нужно что-то скрывать и почему она должна расстраиваться. Ведь женимся-то мы. Кого это касается, кроме нас?

На это Амброзу нечего было ответить. Раз она такая толстокожая, какой смысл пытаться что-то объяснить? Они молча вышли на жаркий солнечный свет и зашагали туда, где он поставил свою машину. Пенелопа взяла его под руку и улыбнулась.

— Ты что, Амброз, и вправду огорчился? Ничего, твоя мама успокоится. Все это мелочи жизни, как говорит мой папа́, пустая суета. Скоро она все забудет. А когда родится ребенок, она будет счастлива. Все женщины мечтают о первом внуке и обожают его.

Однако Амброз такой уверенности вовсе не испытывал. Они проехали на довольно большой скорости Павиллион-роуд, потом Кингз-роуд и свернули на Оукли-стрит. Когда он остановился у дома, Пенелопа спросила:

— Ты зайдешь? Я познакомлю тебя с Элизабет. Она тебе очень понравится.

Но он отказался. У него слишком много дел. Они увидятся завтра.

— Хорошо. — Пенелопа безмятежно улыбнулась и не стала настаивать. Она поцеловала его, вышла из машины и захлопнула дверцу. — Пойду выбирать себе свадебное платье.

Амброз кисло улыбнулся. Она взбежала по ступенькам парадной лестницы, помахала ему рукой и скрылась за дверью.

Он завел двигатель, развернулся и поехал теми же улицами обратно. Пересек Найтсбридж и въехал через ворота в Гайд-парк. День стоял очень теплый, но в тени под деревьями было прохладно. Он поставил машину, прошел по аллее и сел в тихом месте. Деревья шумели на ветру, парк звенел милыми летними звуками: перекликались дети, пели птицы, вдали шумел Лондон — непрекращающаяся симфония города, его вечный фон.

На душе у Амброза было хуже некуда. Пенелопа может сколько угодно твердить, что никого не касается, беременна она или нет, и уверять, что его мать смирится с тем, что он вынужден жениться из-за ребенка, — ведь так оно и есть в действительности, зачем лукавить с самим собой, — но он-то отлично знал, что Долли никогда этого не забудет и, пожалуй, никогда не простит. Какая досада, что Стерны не будут присутствовать на завтрашней церемонии. Наверняка широта взглядов, свобода и свойственное людям искусства пренебрежение к условностям качнули бы чашу весов в их сторону, и пусть даже Долли отказалась бы разделить их образ мысли, она все равно вынуждена была бы признать, что он имеет такое же право на существование, как и ее собственный.

Пенелопа говорила ему, что ее родители ничуть не огорчились, узнав о будущем ребенке; наоборот, пришли в восторг и просили передать Амброзу, что вовсе не считают его обязанным заботиться о добром имени их дочери.

Когда он узнал, что ему предстоит стать отцом, у него словно землю вышибло из-под ног, большего удара и представить было невозможно. Он был ошеломлен, раздавлен, взбешен, он был готов убить и себя за то, что попался в эту пошлую хрестоматийную ловушку, и Пенелопу, которая его туда затащила. «Ты не боишься?» — спросил он ее в ту ночь, и она ответила: «Нет», и он в пылу страсти махнул рукой на предосторожности. А она — она вела себя удивительно благородно. «Никто не заставляет тебя жениться на мне, Амброз, — убеждала она его. — Ради бога, не считай, что это налагает на тебя какие-то обязательства». И была так спокойна, мила, словно эта кошмарная история ее ничуть не беспокоила. В результате его чувства совершили резкий поворот, и он принялся рассматривать другую сторону медали.