Собиратели ракушек

Может быть, ничего ужасного и в самом деле не произошло. Могло быть и хуже. Пенелопа красавица, хотя красота ее и необычна, и получила хорошее воспитание, разве сравнить ее с мещаночками, которых пруд пруди в портсмутских кафе? К тому же она дочь состоятельных родителей, которые, правда, придерживаются нетрадиционных взглядов, зато владеют недвижимостью. Великолепный дом на Оукли-стрит — это вам не шутка, к тому же у них есть коттедж в Корнуолле, такому любой позавидует. Он мысленно представил себе, как идет под парусом по заливу и выходит в открытое море. И еще была надежда стать когда-нибудь обладателем четырех с половиной литрового «бентли».

Нет, он поступил правильно. Ну, поплачет немного маменька, попереживает из-за Пенелопиной беременности, а потом смирится, и все образуется. К тому же идет война. Она грозит вот-вот разгореться всерьез; а пока все это не закончится, они с Пенелопой не смогут жить вместе, разве что увидятся пару раз. Амброз был уверен, что с ним ничего не случится. Воображение у него было не слишком богатое, и его не терзали по ночам страхи, что в машинное отделение попала торпеда, а сам он тонет или замерзает зимой в ледяных водах Атлантики. А когда война кончится, он наверняка захочет остепениться и ему будет приятна роль главы семьи, не то что сейчас.

Пошевелившись в кресле с жесткой спинкой, безобразном и на редкость неудобном, он вдруг заметил влюбленных, которые обнимались на смятой траве всего ярдах в пяти от него, и ему пришла в голову блестящая мысль. Он встал, пошел к своей машине, выехал из парка, описал полукруг вокруг Мраморной арки и углубился в тихие улочки за Бейсуотер-роуд. Он ехал и тихонько насвистывал.

От шампанского
Я не пьянею…
Не пьянею я
От вина.
Но твой поцелуй.
Лишь один поцелуй…

Возле высокого, солидного дома он остановился и спустился по лесенке в пышно цветущий дворик, где был вход в полуподвальный этаж. Нажал кнопку звонка возле желтой двери. Конечно, он приехал наугад, но около четырех она обычно бывает дома: ложится подремать, или возится в своей крошечной кухоньке, или просто ничего не делает. Ему повезло. Она открыла дверь. Белокурые волосы в беспорядке, пышная округлая грудь целомудренно прикрыта кружевным пеньюаром. Энджи! Именно она по доброте сердечной избавила его в семнадцать лет от столь мучительной девственности, и с тех пор он при всех жизненных передрягах бросался к ней.

— Ах, Амброз, это ты! — Ее лицо засияло радостью.

О таком приеме любой мужчина может только мечтать.

— Привет, Энджи!

— Я тебя сто лет не видела. Думала, ты уже носишься по морям и океанам. — Она ласково обняла его полной рукой. — Что ж ты стоишь на пороге, входи!

И он вошел.

Когда Пенелопа отперла парадную дверь на Оукли-стрит, ее окликнула стоящая на лестнице Элизабет Клиффорд. Пенелопа поднялась к ней.

— Ну как? Все хорошо?

— Увы, Элизабет, хуже некуда. — Пенелопа засмеялась. — Она ужасна. Сплошной бонтон: ах, шляпка, ах, перчатки, а я-то, я-то без чулок, представляете, она была готова меня уничтожить. Сказала, что из-за меня нас не пустят в ресторан, но никто и внимания не обратил.

— Она знает, что ты ждешь ребенка?

— Знает. Я, конечно, не стала ей рассказывать, но она сама догадалась. Это было видно. Впрочем, оно и к лучшему. Амброз взбесился, а я считаю: пусть знает.

— Да, наверное, — проговорила Элизабет, в душе жалея бедную свекровь Пенелопы. Молодые люди порой бывают непрошибаемо черствы и бездушны, вон даже Пенелопа… — Хочешь чаю или, может быть, что-нибудь съешь?

— Чаю выпью с удовольствием, только попозже. Мне нужно найти туалет для завтрашнего дня. Вы мне поможете, Элизабет?

— Я тут перерыла чемодан со всяким старьем… — Элизабет повела ее в их с Питером спальню, где на огромной двуспальной кровати высилась кипа мятых слежавшихся платьев. По-моему, вот это довольно милое. Я купила его, чтобы играть в «Херлингеме»[18]… Кажется, это было в тысяча девятьсот двадцать первом году, Питер тогда увлекался крикетом. — Она взяла в руки верхнее платье — тончайшее полотно кремового цвета, удлиненная талия, свободный покрой, ажурная мережка. — Оно не слишком-то свежее, но я его выстираю, выглажу, и завтра оно будет выглядеть как новое. Смотри, есть даже туфельки в тон — как тебе нравятся эти прелестные пряжки с diamante?[19] И кремовые шелковые чулки.

Пенелопа подошла с платьем к зеркалу, приложила его к себе и, прищурившись, стала рассматривать себя.

— Изумительный цвет, Элизабет. Как спелая пшеница. Вы правда дадите мне его?

— Конечно.

— А шляпка? Наверное, мне полагается быть в шляпке? Или сделать высокую прическу? Как вы думаете?

— Тебе еще нужны нижние юбки. Ткань такая тонкая и прозрачная, что ноги будут просвечивать.

— Боже упаси, чтоб ноги просвечивали. Долли Килинг в обморок упадет…