Собкор КГБ. Записки разведчика и журналиста

А Париж невозможно не любить. Это я понял сразу же, как только оказался в этом неповторимом городе. До этого крылатая фраза «Увидеть Париж и умереть» как-то меня не волновала. Первый мой визит во французскую столицу имел место в августе 1966 года. Я находился в Москве в очередном отпуске и собирался вновь отправляться в вечный город. Жена, первая жена, с детьми оставалась в Москве еще на месяц по семейным обстоятельствам. Мои вещи были собраны, мой родной 5-й отдел ПГУ КГБ в лице его начальника провел со мной воспитательную беседу, сдержанно похвалил за достигнутые успехи, дал ЦУ на ближайшее будущее. Я заехал в газету «Известия», чтобы попрощаться с ребятами из иностранного отдела. Меня вдруг срочно вызывают к главному редактору Льву Николаевичу Толкунову. Он пришел в «Известия» из самой главной по тем временам партийной газеты «Правда», где занимал должность ответственного секретаря. Отличался он удивительно мягким характером, никогда не кричал на подчиненных, а если и увольнял кого из газеты за разные прегрешения, то уходил тот человек обязательно на более высокую должность, с более высоким окладом. Замечательный, в общем, был человек. Так вот явился я к нему в тот день в кабинет, и между нами произошел короткий диалог:

— Леонид Сергеевич, ты очень любишь ездить поездом?

— В принципе не очень. Лучше самолетом. Быстрее, приятнее и надежнее.

— Вот я тоже так думаю. Поэтому дано указание срочно заказать тебе билет на самолет Москва — Париж — Рим.

— А почему через Париж? Ведь летает же прямой самолет до Рима.

— Вот в том-то и дело. Есть у меня к тебе небольшая просьба, вернее поручение. В Париже у нас корреспондентом сидит Лев Володин. У тебя с ним хорошие отношения?

— Даже дружеские. Он свой парень, да и журналист отличный.

— Прекрасно. Ты передашь этот пакет Леве, мое к нему послание. Просьба не вскрывать. Понятно?

— Понятно.

— Далее. У тебя большой багаж?

— Нет. Один чемодан. Жена с девчонками еще месяц побудут в Москве, потому что…

— Не важно. Раз нужно, так нужно. Значит, возьмешь с собой небольшую посылку с представительскими продуктами для корпункта Володина. Если будет перевес багажа, мы оплатим.

— Нет проблем, Лев Николаевич. Все исполню как надо.

— Ну, тогда с Богом, вернее с коммунистическим приветом.

Главный редактор встал из-за своего необъятного стола и подошел ко мне попрощаться. И тут меня обуяло необыкновенное нахальство.

— Лев Николаевич! А можно мне задержаться на недельку в Париже?

— Зачем?

— Я никогда не был в этом городе и всю жизнь мечтал в нем побывать. — Меня все более охватывало вдохновение, связанное с враньем, естественно. — Париж мне даже во сне снился. Я все пластинки с французскими песнями собрал. Ведь основной язык у меня в институте был французский. Я до сих пор говорю на нем свободно и пою даже. «Париж, Париж, ты в синеве ночной огнями яркими горишь…» — Я начал петь, а петь я умел, известную французскую песню на русском языке. — Я биографии всех шансонье наизусть знаю. Шарль Трене, Марсель Шевалье, Жорж Брассанс, Ив Монтан, Фрер Жак, Шарль Азнавур, Эдит Пиаф, Мирей Матье…

Толкунов захохотал. У него даже слезы на глаза навернулись.

— Ну, Аллах с тобой, Леонид. Даю тебе семь дней. А «контора» твоя возражать не будет?

— Что вы, Лев Николаевич! Конечно нет. Им моя командировка в Париж тоже вот как нужна! Они даже спрашивали, не могу ли я как-нибудь, договорившись с вами, остановиться на несколько дней и кое-что передать резиденту.

Я нагло врал. Никто в моем отделе таких пожеланий не высказывал. Но я был уверен в том, что Толкунов проверять не будет. Он мне очень верил, а я его редко обманывал. Очень редко.

— Ну что же, тогда договорились, — Лев Николаевич крепко пожал мне руку и лукаво улыбнулся, — желаю удачи во всем.

Я вышел из кабинета, спустился на четвертый этаж, попрощался с коллегами-журналистами и помчался на встречу с коллегами-разведчиками.