Собкор КГБ. Записки разведчика и журналиста

Предшественники писали о «партизанских кострах», боевой дружбе «огненных лет», о головокружительных успехах югославских агрокомплексов, о блестящих показателях передовых предприятий и судоверфей, выполняющих «в основном советские заказы», о небывалом расцвете торгово-экономических отношений между СССР и СФРЮ и о все более возрастающем авторитете Союза коммунистов Югославии и коммунистов в рабочих Советах. Очерки и репортажи предшественников были до удивления похожи один на другой. В них непременно присутствовали или старый рабочий (передовой), или крестьянин (обязательно связанный с общественным сектором), или даже дальний родственник Олеко Дундича, которые говорили добрые слова в адрес Советского Союза и его народа, а также о своих производственных успехах. Все было правильно, но скособочено наподобие флюса на симпатичной физиономии. До первого своего отпуска писал в этом ключе и я. В Москве меня встретили хорошо. «Освоился», — подбодрило редакционное начальство. «Ну и живете вы там в Югославии, — не без зависти говорили коллеги и разные знакомые. — Вот где развитой социализм не на словах, а на деле». Мне было неловко и тяжко это слушать. Впрочем, были и отдушины, когда можно было отвлечься от политики хотя бы немного и написать об уличных певцах, или удивительной деревне, вернее, селе с совершенно уникальной и напрочь забытой историей. В Белграде я больше всего любил улочку с немного грубоватым названием — Скадарлия.

Нет, она ничем не привлечет внимание, особенно заезжего человека, эта улочка, спрятавшаяся в самом центре столицы. Обычный в общем-то уголок старого Белграда, вымощенный стертым временем и людьми булыжником, с невысокими, сохранившимися с прошлых веков особняками, уютными ресторанчиками, миниатюрными кафе, мастерскими ремесленников и ателье художников. Но в том-то и дело, что приходить сюда надо только вечером. И тогда произойдет чудо. Вы попадете в совершенно неведомый вам доселе мир. Недаром висит здесь удивительнейшее объявление: «Улица Скадарлия работает с восьми часов вечера». Так вот и написано: «работает».

Между ресторанными столиками в залах и прямо на улице мелькают официанты, в воздухе витают щекочущие ноздри ароматы мясных и рыбных блюд; симпатичные девушки в кружевных передниках наливают массивные литровые кружки холодного пива, увенчанные шапками белой, как альпийский снег, пеной; на раскаленных углях в медных джезвах издает ни с чем не сравнимый аромат крепчайший кофе по-турецки; на небольшой эстраде, обвешанной гирляндами разноцветных лампочек, играют музыканты, поют певцы, кто-то читает стихи; под ярким светом рефлекторов на черном бархате импровизированных стендов всеми цветами радуги переливаются женские украшения, изготовленные искусными руками местных и заезжих умельцев; прямо под открытым небом стройными рядами выставлены картины художников.

И вот в этом море огней, запахов и звуков движется разноязыкая толпа самым невероятным образом одетых людей: от смокингов и вечерних платьев до заплатанных джинсов и экзотических лохмотьев, открывающих любопытным взорам все то, что нормальная одежда должна скрывать. С чем сравнить Скадарлию? Ей-богу, не знаю. С нашим Арбатом ее роднит разве что категорический запрет на проезд всех видов транспорта. Может, парижский Монмартр? Пожалуй, нет. Скадарлия менее богемна и, по-моему, более демократична. Здесь вы столкнетесь с представителями всех социальных слоев: от подпольных миллионеров из частного сектора, снимающих рестораны для дам полусвета, до бедных студентов, питающихся в основном запахами мангалов, чья стипендия, несмотря на забастовки, так и осталась за той чертой, которую здесь, уже не стесняясь, называют нищетой.

И конечно же встретите вы тут обвешанных фототехникой иностранных туристов, художников, артистов, длинноволосых поэтов и людей без определенных занятий. Завсегдатаем Скадарлии был когда-то замечательный сербский писатель и драматург Бранислав Иушич. Многие искрометные диалоги его комедий, как говорят, родились здесь, за столиками многочисленных кафе. На стенах домов там и сям пестрят оставленные им и его коллегами четверостишия. Правда, все они, как правило, посвящены восхвалению Бахуса, и я, по понятным причинам, не буду утомлять вас переводом этих стихов. К слову сказать, пьяных здесь, на Скадарлии, вы не встретите, хотя со всех сторон смотрят на вас батареи разнокалиберных бутылок. Наверное, когда их много, отпадает всякое желание неумеренной дегустации.

Да и приходят сюда в основном не есть, не пить и не покупать — сие остается привилегией немногочисленной элиты, для которой не страшны сумасшедшие цены заповедной улицы, — а поговорить и послушать. Ни радио, ни телевидение, ни одна из югославских газет не обладают такой массой сенсационной информации, которую можно почерпнуть на Скадарлии. Здесь стихийно родился некий народный клуб, где можно отвести душу. Именно народный клуб — вот что отличает эту улицу от парижского Монмартра.