Соблазн

Она подмигивает себе. Утомленные глаза смотрят внутрь, требуя краски и оправы. Она достает щетки. Так будет лучше. Легкие прикосновения только с фасада. Она красит волосы в черный цвет и взбивает их вокруг своих раздутых щек. Теперь немного помады, и преображение будет завершено. Вид новый, если не лучший. Время идет быстрее с тех пор, как она стала проводить его в поисках новых ощущений, нового опыта, который несет ее от одного опрометчивого поступка к следующему. Она уже готова прыгнуть в Гудзон и плыть до самой Африки, арендовать в джунглях хижину и расхаживать в юбке из травы. Перспектива изменения как виртуального освобождения бросает ее в дрожь. Она распускает галстук и расстегивает одежду со вздохом облегчения. В конце концов, она — женщина. Женщина в мужской одежде, но все же женщина.

Представительница порабощенного племени.

Слишком много для дрэга. Надо посмотреть, нуждается ли ее публика в ней так же, как она в публике. Понемногу и того и другого, как уродец в цирке. Возвращаясь на сцену, примадонна делает для своего выхода в качестве ненастоящего мужчины больше, чем сделала бы в качестве фальшивой женщины.

Червяк не узнал ее, пока она не выплеснула свой напиток ему в лицо.

— Что ты сделала с собой, милашка? — Монотонность его голоса скрывает подлинное удивление. — Ты выглядишь как Крошка Тим.

— Я пародирую твой пол, ты, клетка для сперматозоидов.

Барбара поднимается к лучу света и останавливается, выдерживая паузу. Сомнения, которые она испытывает, заставляют ее поклониться, хотя никаких аплодисментов нет. Она старается держаться прямо, отказавшись от неуклюжих мужских туфель в пользу своих старых каблуков. Нет ничего более болезненного, чем стоять в туфлях, лишенных каблуков.

— Я хочу посмотреть, действительно ли они любят мой голос.

— Шоу-бизнес напоминает секс, — говорит клетка для сперматозоидов. — Не имеет значения, любят они тебя или ненавидят. До тех пор, пока они приходят.

Помещение быстро заполняется. Мужчины с мускулами и их поклонники, мужчины в женской одежде. Королевы поблескивают зубами, бросая в ее сторону хитрые взгляды и усмешки еще до того, как она открывает рот. Но помещение начинает принадлежать ей сразу, как только из ее горла вырываются звуки. Vissi d’arte. Vissi d’amore. И дальше то, что уже известно. Верхнюю ноту она берет лучше, чем в первый раз. А потом идет дальше — к тем песням, которые они репетировали. Что ты делаешь с остатком своей жизни? Нет бизнеса подобного шоу-бизнесу.

Ни один из звуков не похож на то, что вы слышали раньше. Ничего подобного этому. Это короткое выступление, но каждый получает столько, сколько может воспринять. Ее голос прорезает шум, как цепная пила. Если Этель Мерман была рожком такси, то это столкновение воздушного пространства. Ее интерпретациям недостает тонкости, но они очень эффектны. Ее поклонники не интересуются тем, во что она одета или что она поет. Они просто жаждут слышать ее крик на высокой ноте.

Аплодисменты не такие демонстративные, как во время ее дебюта, но такие же восторженные. Барбара не может поверить в свой успех. Она чувствует себя почти оскорбленной им. Одна из королев встает и громко шикает, чтобы дать понять каждому, что она неодобрительно относится к женщине, пытающейся быть королевой дрэга, пытающейся быть женщиной, пытающейся быть мужчиной. Оскорбленная сука кричит, пока Барбара не садится, но не так долго, чтобы сцену не успели снова осветить. Вид волосатой мужской задницы с подвязками дает Барбаре еще один повод для размышлений об игре с сексуальностью, даже если это просто шоу. Возможно, она не исключена из шоу-бизнеса. Она могла бы обратиться к ранней музыке. Петь партии, написанные для кастратов. Она могла бы открыть восемнадцатый век для сильно ностальгирующих гомосексуалистов, сидящих тихо, демонстрируя свои хорошие манеры. Она нравится этим превосходным экземплярам, потому что это действительно крик души. Неужели это то, в чем она не может себе отказать? Ее выступления могут превратиться в бурлеск. В комедию с трагическим окончанием. Если с каждым ее выходом на сцену аплодисменты будут уменьшаться, она станет прежней, но перед тем, как это случится, она будет кричать все громче и громче, пока они окончательно не зашикают ее и не прогонят со сцены навсегда.

Вернувшись в свою могилу в небе, она снимает с себя костюм летучей мыши и ложится. Она остро ощущает себя той женщиной, какой была раньше, прежде чем выкопали ее тело. На следующий день, в своем прежнем нормальном состоянии, она приходит к выводу, что все, что она сделала вчера вечером, было нездоровым отклонением, вызванным крайним отчаянием и недостаточным количеством алкоголя. Возможно, изменение внешнего вида давно напрашивалось, но изменение пола было совсем не тем, в чем она нуждалась. Это относится и к крику, вырывающемуся из ее легких. Это было хорошо в свое время, но она проснулась без голоса и чувствовала себя подобно кастрату после оскопления его ради фальцета.