После программы какие-то театральные критики, кинулись писать о психологах-управдомах. По ночам звонили с вопросами типа «Когда прекратится геноцид русских во Франции?» На какое-то время жизнь была обезображена кошмарами, которые я в принципе ценю: они способствуют резкому осмыслению реальности. И понимаю: свободное волеизъявление раздражает людей несвободных. Не было ничего удивительного и в том, что представители двух самых древних публичных профессий испытывали друг к другу притяжение и симпатию[144]
. Нужно было отвечать, и отвечать резко.Эмиграция в этом смысле опасна. Так или иначе она втягивает в себя и мстит и за свою боль, и за свою неразобранность, и за свой надрыв. Психолог выступает здесь в роли онколога[145]
, которого потом и обвиняют в страшном диагнозе. Но ситуация с Натальей Захаровой, которая не разрешилась и до сих пор и которая не разрешится еще долго, пока Наталью, видимо, не выдворят из страны, куда она так рвалась, так вот, эта ситуация показала, что болезнь начинается здесь.Громкий голос психолога, который чаще всего работает в режиме «поглаживаний» и поддержки, прием шоковой терапии содержит предупреждение об опасном нарушении нормы в поведении. Было страшно и от того, что вместо выстраивания новой нормы, нормы личной ответственности за детей,
Я написала в «Аргументы и факты», «Независимую газету».
Ниже приводится текст этой статьи, которая была размещена на сайте Маши Арбатовой[147]
.«По «многочисленным просьбам трудящихся» восстанавливаем тему «Наталья Захарова», смытую волной злобного хакерства.
Возвращаю статью Ольги Маховской, на которую только что совершил наезд журнал «Огонек», обвинив ее в травле Натальи Захаровой с помощью НТВ.
Продолжаются всплески истерии вокруг Натальи Захаровой, гражданки Франции, русской по происхождению. Ее дочка Маша, после бракоразводного процесса с отцом-французом оставленная с матерью, воспитывается теперь в приемной семье, лишенная обоих родителей. Из вполне благоприятного послеразводного расклада, включавшего хороший пансион и квартиру в Париже, Наталья умудрилась потерять самое дорогое.
Некоторые отечественные издания перепечатывают друг у друга версию развития событий в изложении самой мадам Захаровой и ее российского адвоката. Они приправлены откровенными оскорблениями в адрес французского суда, политики Франции, президента, конечно, французского, мужа-негодяя. Центральный персонаж этой драмы, бедная Маша, вытеснена огромными, похожими на рекламные щиты портретами своей матери («биологической», как теперь говорят, ведь есть уже и приемная), а также реестром ее бомондных знакомств. Она представляет себя то как известную актрису, то как преуспевающего визажиста, теперь, видимо, ее можно назвать и общественным (а то и политическим!) деятелем: при такой-то красоте и силе духа…
Печальная повторяемость этих позорных историй с отнятием детей у некоторых наших бывших соотечественниц вытекает из мотивов и способов эмиграции. Они выезжают на Запад «на мужьях» (эмигрантский сленг) в расчете на полную защищенность и относительную безнаказанность. Свобода спутана с безответственностью и необязательностью, материнство рассматривается как выгодный социальный статус, дающий повод для шантажа и торга с французским окружением. Эти истории на 80 процентов вырастают из психологической неготовности наших девушек к жизни в условиях поденной и непрерывной обязательности, помноженной на разницу в культурах. Если эти факторы не учитывать, невозможно адекватно оценить вердикты французского суда. Политические интерпретации событий оказываются просто нелепыми.