Собольск-13

Точно решив большой и важный вопрос, Андрей Сергеевич выпрямил ноги, заложил кулаки под голову и стал рассматривать небо, чистое и однообразное, без единого облачка. Там где-то были звезды, невидимые звезды Южного полушария. Он напряг глаза, пытаясь разглядеть в небе хоть что-нибудь, но небо было абсолютно пустое, только очень синее. Тогда он снова обратил свой взор к земле, к Собольской долине.

Самое хорошее в нашем образе жизни — коллективизм. Вот там, внизу, десятки тысяч людей делают свое общее дело, и некоторые из них, возможно, даже не понимают силы человеческой общности. Работают себе и работают. Привыкали к этому еще тогда, когда сообща охотились за мохнатым мамонтом и плясали вокруг поверженного гиганта. Тем более общность нужна теперь, когда впереди великан из великанов — космос. Одиночки здесь просто ничего не смогут сделать.

А по другую сторону — великий микромир. Тут тоже нужна общность в действиях, и если чего и добились в этих делах, так опять же потому, что действовали сообща, коллективами.

С горной кручи разглядывая долину, Андрей Сергеевич проникался теплым чувством любви к тем тысячам людей, которые сейчас там делали каждый свое дело и будут делать его еще много-много лет. Как было бы хорошо посмотреть отсюда на то, что будет сделано людьми, положим, через тысячу лет!

Ладно, ладно, размечтался на вольном воздухе! Вставай, человек! Спускайся-ка лучше вниз. Тебе предстоит… Что тебе предстоит? Ну, хотя бы пообедать. И надо заглянуть к заводскому начальству. Так и так, прибыл в родные Палестины… Вон, пчеловод уже покатил со своей красоткой. Кажется, даже забыл раскурить папироску с вахтером. Забыл или жена не разрешила. Совсем, видно, мужика развезло…

Послушай-ка, Сергеич! Подожди, не спускайся. Взгляни еще разок на родные места. Больше ты уж никогда не поднимешься сюда. Тысячи лет тысячи людей будут подниматься, будут любоваться пейзажами, будут собирать здесь ягоды, а ты — никогда. Через пару дней уедешь в свою Читу. Будешь жить, работать. А потом…

Так вот. Пооткровенничай с собой в дорогие для тебя минуты. Скажи самому себе, скажи совершенно откровенно, ведь тебя никто не слышит и никто не осудит: ты не жалеешь, что не стал владыкой этих мест? Н-да, вопрос… Кажется, не жалею, совесть, не жалею. А без кажется? Точно? Абсолютно точно — не жалею. И это честно? Честно. Быть может, немножко все-таки лукавишь? Нажимаешь на себя? Могло быть твое, а теперь государственное предприятие. Не лукавлю, не нажимаю, не жалею. Да ну ее совсем, эту частную собственность! Без нее лучше. Без нее человеку свободней. Живется красивей, умней, проще. Легче, наконец! Ведь это же ярмо. А так ли, Андрей Сергеич? Если бы она была ярмом, если бы без нее было легче жить, она не была бы такой желанной для многих и многих людей. Что-то в ней все-таки есть… Не может быть, чтобы люди были так глупы и не понимали…

Ладно, хватит размышлений! Какое тебе дело до того, чем привлекает собственность! Ты не из числа стяжателей, у тебя никогда не было ни движимого, ни недвижимого, и никогда не будет. Спускайся лучше вниз. Обедай. Являйся к заводскому руководству. И смотри ему в глаза безбоязненно. Ты — равный среди равных. Хоть твой отец — капиталист и брат — каратель.

Иди!

17

Заводская оранжерея была последним местом, куда надо было забежать Владлену Соловьеву. Он торопился закончить все дела по подготовке слета ударников коммунистического труда до обеда, чтобы потом спокойно пообедать и не торопясь заняться другим важным делом — завтрашней поездкой в подшефный колхоз. Неделю назад он получил письмо председателя колхоза Николая Павловича Суродина с подробным перечнем запасных частей, которые были крайне нужны к уборочным работам. Надо было посидеть и подумать, что можно сделать своими силами в ремонтном цехе и что надо помочь колхозу достать на стороне.

Руководила оранжереей на общественных началах Зинаида Александровна Искоскова, председатель заводского женсовета, пенсионерка. Она сама выпросила себе эту работу, а партком поддержал ее просьбу. Три женщины хлопотали у входа в теплицу, просевая на решете жирную угольно-черную землю. И, конечно, вместе с работницами махала лопатой и сама Зинаида Александровна, которой заводские врачи физический труд категорически запретили. Владлен по-настоящему возмутился:

— Это уже форменное безобразие, Зинаида Александровна! Опять вас за лопатой застаю.

— У нас сначала здороваются, потом — ругаются. Здравствуйте, Владлен Петрович! — Искоскова оперлась на лопату и смотрела на секретаря парткома смеющимися глазами. Это была сравнительно молодая, лет тридцати пяти, но болезненно полная женщина. Она тяжело дышала, на лице поблескивали росинки пота.

— Здравствуйте! — сказал Владлен. — Честное слово, если еще увижу вас с лопатой — пеняйте на себя. Поставлю вопрос, чтобы у вас отобрали пропуск и не пускали на завод. Так-то вот, Зинаида Александровна.