Собольск-13

— Хорошенько, хорошенько ее, — загомонили работницы, тоже перестав работать. — Мы все время говорим: перестань, Зинн Санна, жизнью рискуешь, без тебя справимся. Куда там! Разве послушает?

— Помирать, так с музыкой, Владлен Петрович…

— Умереть — дело нехитрое, а вы прожить умудритесь. Ну, как успехи?

— Плохие успехи. Самосвал-то опять отобрали. Землю носить в подоле прикажете?

— Действительно, катастрофа, — улыбнулся Владлен. — И что только теперь будет?

— Вам смешно, а я переживаю и волнуюсь. Так-то вы мое здоровье бережете?

— Ловко вы меня поймали — на собственный крючок. Ладно, сдаюсь. Сейчас же позвоню в автоколонну, выясню, в чем дело. А ведь я к вам по делу — сцену украсить надо. Сегодня слет, и хочется, чтобы все выглядело нарядно…

— Уже, — сказала Зинаида Александровна.

— Что — уже?

— Уже послала цветы. Еще утром.

— Вот спасибо-то! Как только вы сообразили? — обрадовался Владлен.

— Не безголовые же у вас члены партбюро, Владлен Петрович, кое-что понимаем… — И подступила к Соловьеву: — Так будет самосвал?

— Опять за лопату возьметесь — не будет. Так и знайте.

Они поговорили еще немного, и Владлен пошел к себе.

После встреч с Зинаидой Александровной, — а встречаться приходилось часто (она то и дело забегала в партком), — у Владлена всегда оставалось чувство изумления перед этой женщиной. Искоскова была врачом, знала, что спасения нет, медицина бессильна, смерть должна настигнуть ее если не сегодня, то завтра. И никогда ни одного унылого облачка не появлялось на ее бледном и пухлом лице. Всегда была весела, всегда над кем-нибудь или сама над собой подшучивала и всегда просила работы, бралась за любое дело, и бралась с жаром, с какой-то жадностью.

Ей говорили, что надо поберечься, что она — человек больной. Тогда она сердилась и с мелькнувшим на мгновение отчуждением смеясь объявляла, что болезнь — личное дело, и разбираться с нею она будет сама. Однажды, когда они разговаривали в парткоме, Владлен решительно предложил освободить ее от всех поручений и нагрузок. В черных глазах Искосковой блеснул неподдельный испуг: «Ни в коем случае, Владлен Петрович! — И призналась: — Мне с людьми легче…»

Значит, одной все-таки трудно и страшно. Владлен представил себе, как она мучается и тоскует ночами в своей комнатенке в большом заводском доме, и проникался все большим уважением к этой по-настоящему мужественной женщине. Он шел, думал и никак не мог ничего придумать, чтобы чем-то помочь Искосковой, и чтобы эта помощь была для нее незаметна, и чтобы она прожила подольше и чтоб жить ей было легче.

В темном коридоре заводоуправления, отыскивая в карманах ключ, он услышал, что в кабинете надрывно звонит телефон. Поспешно открыв дверь, не снимая халата, Владлен подошел к столу и взял трубку:

— Да. Партком слушает.

Человек на том конце провода, по-видимому, потерял надежду дозвониться и от неожиданности удивленно протянул:

— Э-э-э!

— «Э» мне ничего не объясняет, товарищ. Не можете ли по-конкретнее?

— Извините, пожалуйста, я звонил к директору, но его не оказалось на месте. Тогда мне посоветовали обратиться к вам.

— Очень хорошо. Я слушаю.

Человек, казалось, все еще не знал, что ему нужно говорить.

— Понимаете, какая вещь, — медленно произносил он, как бы сам удивляясь этому. — Я здесь родился. И мне хотелось бы посмотреть… Одним словом, получить пропуск на завод.

— Как ваша фамилия? — быстро спросил Владлен.

— Потанин, Андрей Сергеич. Видите ли, мой отец… Как бы вам это сказать…

— Я вас понял. Хорошо, приходите ко мне, и мы поговорим. Вы понимаете, Андрей Сергеич, что я не могу по телефону разрешить вам вход на завод.

— Это верно. Сейчас я приду.

Явился Андрей Сергеич быстро, — он звонил из столовой, недалеко от заводоуправления. Владлен еще слушал многословные объяснения начальника автобазы, отобравшего самосвал у Зинаиды Александровны:

— Не отбирал я у нее машину, что вы, Владлен Петрович! Всего на два часа послал на склад сантехники за ваннами. Ванны ж важней, как она не понимает. Оранжерея не убежит, а ванны вывози молниеносно, пока другим не отдали. Желающие — не мы одни…

— Когда пошлете самосвал на оранжерею? — сухо спросил Владлен и кивнул стоявшему в дверях Андрею Сергеевичу: — Проходите, пожалуйста! Присаживайтесь.

Владлен постукивал пальцами по кромке стола и наблюдал, как проходит и усаживается в кресло среднего роста довольно грузный человек с густо седыми, но довольно пышными волосами. Так вот он какой, тот самый Потанин, что смутил покой тети Дуси! На рукаве пиджака повыше локтя ершисто торчали несколько хвоинок, воткнувшихся в ткань.

— Если вы настаиваете, Владлен Петрович, — говорил тем временем начальник автобазы, и Андрей Сергеевич слышал клокотание телефонной трубки, — если настаиваете, я пошлю самосвал сейчас же: понимаю, партком не будет напрасно будировать вопрос. Но Искоскова! Такая спокойная, веселая женщина…

— Да. Я настаиваю, — оборвал Владлен и положил трубку.