Собор

— Да не там! — махнул рукой Карл. — Это я прежде еще, верно, еще в Москве. Да вот оно понемногу меня и одолело. А в собор идти надо. Или уж кончать самому плафон, или бросить, оставлять Басину. Врачи грозят, говорят, нынче не уеду в Италию — осенью хоронить придется меня. — И, помолчав в мрачном раздумий, он вдруг спросил: — Ты уже говорил с ним?

— С кем это? — не понял Федор. — С Басиным, что ли?

— Да при чем тут Басин! — рассердился Карл Павлович. — Басину я доверяю: профессор, в конце концов… Нет, ты с Монферраном говорил ли? Вижу, что еще нет… Может, и правильно. Старый упрямец взбесится, ежели узнает, что я ухожу, а о вознаграждении и говорить не захочет. Я же сам подписывал обязательство, что получу деньги, лишь когда все закончу. Все подписывали, и я тоже… Но должен же он понять!..

Тут голос его взлетел, он заговорил резче, не глядя на Федора, неподвижно стоявшего возле мольберта:

— Должен же он понять, что я болен?! Я и так последние дни там через силу работал, больной, в жару приходил! И плафон я дописал! Дописал, понимаешь, Федор! Там сущие безделицы остались: два-три ангела, немножко облаков, да фон еще! И на все картоны есть, и на апостолов с евангелистами тоже… Ежели он не будет ходатайствовать перед Комиссией, чтоб мне заплатили за работу, я пожалуюсь царю… Что же, в самом деле, умереть там, что ли?!

— Хватит, Карл! — почти резко прервал брата Федор, — Уймись. Ты же и слова вставить не даешь. С господином Монферраном я говорил.

— И что? — тонкие брови Карла резко поднялись. — Разорался, конечно, и с проклятущим своим акцентом послал меня ко всем чертям?

— Нет, — усмехнулся Федор. — Представь себе, нет. Сказал он следующее: «Не беспокойтесь, вознаграждение свое Карл Павлович сполна получит, даже если работу бросит. В основном она сделана». А после стал меня расспрашивать о моих собственных работах.

— Невероятно… — проговорил ошеломленный Карл Брюллов. — Разве что ему все же стыдно стало за ту историю с семью тысячами?

— Не думаю, — суховатое лицо Федора Павловича вдруг покрылось краской. — Зря ты, Карл… Неужто не знаешь, что ежели один человек другому напакостит, то оттого его только хуже не любит? Просто у вас у обоих характеры больно уж круты… А что ты мне принес? Что там?

Это относилось к небольшому, с ладонь величиной, свертку, который Карл Павлович в это время извлек из кармана сюртука и, слушая брата, вертел в руках.

Федор отошел от своего мольберта, вытащил из-за сложенных возле стены холстов стул, покрытый пятнами краски, пододвинул его к горящему камину и сел напротив Карла.

— Покажи.

Карл Павлович развернул синюю плотную бумагу, достал овальную пластину слоновой кости и протянул Федору:

— Вот…

Федор Павлович взял миниатюру, повернул ее к свету и восхищенно прищелкнул языком.

Из овала смотрело лицо юной девушки, почти еще девочки, округлое, нежное, одновременно лукавое и надменное, исполненное сознания своей красоты. Великолепно очерченные капризные губы, персиковый румянец, тонкие жгучие дуги бровей, глаза, темные, как неразгаданная тайна, шелковые спирали черных волос, смутный контур плеча под скользящей кисейной вуалью, тонкие пальчики, подхватившие вуаль в падении, тонкий золотой браслет на запястье. Блеск золота, померкший рядом с блеском красоты…

— О, что за чудо! — воскликнул Федор и тут же ахнул: — Но… постой! Да ведь это Елена Алексеевна… Она?

— По-твоему, не похоже? — со злобным вызовом бросил Карл. — Кажется, с портретным сходством у меня всегда было в порядке…

— Так это правда?! — Федор Брюллов не мог скрыть удивления. — Так ты действительно в нее влюблен?

— А кто не влюблен в нее? — в голосе Карла послышалась настоящая глубокая боль. — Она, как яд… Даже этот мальчишка-скульптор, забыл, как его?.. Ну, что все время только и вьется возле дома Монферрана, и тот чуть не умирает из-за этой феи. Ну, и я вот… Стыдно сказать, ведь ходил иной раз к Монферрану поспорить насчет плафона, а сам в душе одного хотел: ее увидеть! Старик из себя выходил: думал, я все с ним ссоры ищу. Ну и я тоже не уступал, начинал в ответ злиться… А думал о ней!

— И ей не сказал? — Федор пристально посмотрел в глаза брату. — Ох, не похоже на тебя, Карлуша..

Карл Павлович устало откинулся в кресле, полузакрыл глаза, и на губах его обозначилась слабая, мучительная улыбка.

— Ну что ты, Федя, как не сказать? Сказал. Признался. Неделя, как руки просил.

— И… отказали?! — оторопело прошептал Федор.