Собор без крестов

преступлению и заняться проверкой русских, которые прибыли из России к нам в ближайший месяц?» —

развивал он свою мысль.

Просматривая список эмигрантов и туристов из России, который лишь за месяц уже состоял из полутора

тысяч человек, Кройнер, схватившись за голову, застонал:

— Разве такую армию мне по силам процедить, да и кто мне позволит ловить лишь на умозаключении, а

поэтому начальство не санкционирует работу с русскими ни мне, ни тем более другим сотрудникам нашей

службы. Чем я могу обосновать шефу свой вывод? Своим чутьем? Неубедительно и несерьезно.

Такие невеселые мысли лишили его полностью первоначального вдохновения. Машинально пробегая список

глазами, его взгляд неожиданно остановился на знакомой фамилии Гончарова-Шмакова Виктора Степановича.

Его память без особого труда подсказала ему имеющуюся информацию на него.

«Я подозревал его в ограблении сейфа миссис Кэрол. Стоп! Гончаров-Шмаков тоже медвежатник, как и

Жернов-Постников. У них даже фамилии у обоих двойные, что у русских бывает очень редко. Жернов-Постников

до ареста жил дома у Лакмана Давида Борисовича, по приглашению которого приехал к нему в гости. С

Лакманом был связан и Гончаров-Шмаков, — замыкая кольцо, подумал Кройнер. — Уж этим русским я

обязательно займусь, и никто мне не помешает», — с вдохновением подумал он, испытывая вновь интерес к

своей работе.

Задействованные Кройнером полицейские, агенты ФБР, в течение четырех часов установили, в каком отеле и

в каком номере остановился в Нью-Йорке Гончаров-Шмаков, когда прибыл в город.

На такую удачу и такой быстрый успех Кройнер даже не рассчитывал.

«Установить за Гончаровым-Шмаковым наблюдение и ждать, когда он попытается убить второго свидетеля

— бесполезная затея, так как одному ему такой план осуществить не по плечу. Поэтому мне нечего тянуть резину

с допросом этого русского, а надо ехать допрашивать его», — решил Кройнер.

Однако, прежде чем покинуть кабинет, Кройнер, подумав, решил: «Кашу маслом не испортишь, а поэтому

если я установлю за Гончаровым-Шмаковым наблюдение, то от этого хуже не будет».

Он позвонил по телефону спецагенту ФБР Виктору Крошту и поручил ему осуществление слежки за

Гончаровым-Шмаковым.

«Один Виктор будет охотиться на другого Виктора. Интересно, кто из них станет победителем?» —

направляясь к своему автомобилю, размышлял он.

Глава 22

Когда Лапу привели через длинные переходы в тюремную камеру и захлопнули за ним металлическую дверь, автоматически сработавший ригель замка которой поставил точку на его свободе, то он почувствовал себя

загнанным зверем, запертым в надежной металлической клетке. У него было звериное желание завыть по-

волчьи, но только присутствие в камере еще одного заключенного и сохранившееся еще какое-то человеческое

воспитание заставили его сдержаться от такого намерения.

Вместе с ним в камере находился по внешности добродушный здоровяк лет сорока, негр. Безразличный к

расовым предрассудкам, да и к личности самого сокамерника, Лапа лег на свою койку и задумался.

«Вот и погостил в хваленой Америке, увидел ее достопримечательности в лице настоящей «академии».

Теперь я, наверное, отсюда уже не выкарабкаюсь, разве только вынесут ногами вперед. Ну, смогу еще протянуть

лет шесть, а меня, по-видимому, ждет пожизненное заключение. Все, дурак старый, перечеркнул себе в жизни за

один присест», — бичевал он себя мысленно. В таком нервозном состоянии Лапа не был расположен к лириче-

ской беседе с кем-либо, тем более с негром, который, подойдя к нему, что-то стал оживленно лопотать, чрезмерно жестикулируя. Безусловно, Лапа не мог его понять, так как не знал английского языка, как негр не знал

русского.

Однако, когда негр попытался стянуть с его безымянного пальца бриллиантовый перстень, который почти что

врос ему в палец, тогда Лапа понял намерение своего сокамерника.

Негр был здоровый, как бык, а поэтому без хитрости справиться с ним Лапа даже не рассчитывал. Понимая, что без драки не обойтись, унижаться перед этим ниггером у него вообще не было мысли, поэтому, поднявшись с

кровати, Лапа молча поднял правую руку вверх, показал на потолок со словами:

— Посмотри туда, быдло.

Негр чувствовал себя хозяином камеры и, не видя в лице Лапы какого-либо противника, могущего оказать

ему сопротивление, беззаботно посмотрел туда, куда ему показал Лапа. Воспользовавшись предоставленной

возможностью, Лапа со всей силой, какая была в нем, срывая на негре свою неудачу и обиду, ударил ногой в

промежность. Негр, упав на пол, стал извиваться от боли и кричать, тогда как Лапа с наслаждением стал бить его

ногами туда, куда придется.

Прибежавшие охранники разняли их, переведя Лапу в камеру с четырьмя арестантами. Там Лапа, ни с кем не

вступая в разговор, как будто минуту назад не он дрался с негром, лег на свою кровать и стал размышлять:

«Интересно, а эти вахлаки вздумают ли меня прописывать или нет?»

К Лапе подошел один из арестантов и, показывая на него пальцем, спросил:

— Ти Москва?

— Русский, из России, — бросил ему слова, как милостыню, Лапа.