Собор памяти

САЛЬВИАТИ ФРАНЧЕСКО — архиепископ Флоренции.

САНСОНИ-РИАРИО, РАФФАЭЛЛО — см. Раффаэлло.

СИМОНЕ ФРАНЧЕСКО ДИ — помощник Верроккьо.

СКАЛА БАРТОЛОМЕО — гуманист и друг семьи Медичи.

СМЕРАЛЬДА — служанка Верроккьо.

СТУФА СИГИЗМОНДО ДЕЛЛА — друг Медичи.

СФОРЦА ЛУДОВИКО — брат Галеаццо, герцога Миланского; позднее сам получил титул и власть. Известен также как Моро.

ТИСТА — ученик Верроккьо и Леонардо.

ТОРНАБУОНИ МАРКО — молодой флорентийский патриций.

ТОСКАНЕЛЛИ ПАОЛО ДИ ПОЦЦО — лекарь, астроном и географ.

УГО — ученик Тосканелли.

ФРАНЧЕСКО НЕАПОЛИТАНСКИЙ — лютнист.

Подданные калифа и Великого Турка:

АЛЬ-ЛАТИФ АБД — надзиратель за оружейными складами и евнух-мамлюк.

АНДЖИОЛЕЛЛО ДЖИОВАН МАРИЯ — посол Венеции в империи турков.

ГУТНЕ — рабыня Зороастро.

ЗЕЙНАЛЬ — сын Уссуна Кассано.

КАИИТ БЕЙ — калиф Египта и Сирии.

КАЛУЛ — сын Уссуна Кассано и Лоренцо Медичи.

КАССАНО УССУН — царь Персии.

МЕХМЕД — правитель Турции.

МИТКАЛЬ — юный мамлюк-евнух.

МУСТАФА — сын Мехмеда.

УНГЕРМАМЕТ — сын Уссуна Кассано.

УССУН КАССАНО — см. Кассано Уссун.

ФАРИС — евнух-мамлюк, эмир.

ХИЛАЛ — евнух-мамлюк, эмир.

ПРОЛОГ

Большая птица начнёт свой полёт

Со спины исполинского лебедя,

Наполняя вселенную изумлением...

Леонардо да Винчи[1]

А он всё вглубь и вглубь неспешно реет,

Но это мне лишь потому вдогад,

Что ветер мне в лицо и снизу веет.

Данте Алигьери

В прозрачных сумерках Амбуаза, городка во Франции, маэстро Леонардо да Винчи сидел перед слабым огнём и по одной бросал в его рыжеватые сполохи страницы самой ценной из своих книжек. Пламя шипело, когда из свежего зелёного дерева рождались капли и, пощёлкивая, умирали от жара; а страницы свёртывались, как цветы на закате, и темнели, охваченные огнём.

Хотя у Леонардо и оставались ещё силы, он чувствовал близость смерти. Не умерла ли уже его правая рука? Она недвижимо висела, покоясь на колене, чужая, бесчувственная. Хорошо хоть последний удар не затронул левую руку; он всё ещё мог немного рисовать, хотя последнюю картину, обнажённого и чувственного Иоанна Крестителя, заканчивал под его наблюдением юный ученик и компаньон Леонардо Франческо Мельци.

Тусклый свет сочился сквозь высокие узкие окна, дробясь в концентрических розетках, как в плохо шлифованных призмах; вдали виднелись луга и деревья, тающие в зелёном сиянии, — там была река Амас. Белоснежные стены большой спальни закоптила сажа от какого-то опыта Леонардо — а их было в эти дни не много, потому что, хоть ум Леонардо был быстр и по-прежнему полон идей, тело изменяло ему, как слишком туго натянутая верёвка блока, не выдерживающая большого напряжения. Книги, бумаги и свитки были сложены вдоль стен и на длинных полках; на столах и на полу лежали карты, чертежи, инструменты, линзы и кое-какие другие вещицы его изобретения: калориметр для измерения расширения пара, высокие, странной формы сосуды для гидромеханических исследований, весы с посеребрёнными полукруглыми рамами, гидрометр, чтобы замерять влажность воздуха, кривые зеркала и устройства для демонстрации затмения в соответствии с идеями, высказанными Иоаннесом де Сакробусто в его «Sphera Mundi».

Всё это было собрано в его спальне, хотя вилла Клюй была более чем просторна, с библиотеками, гостиными, спальнями, балконами, внутренними двориками, кабинетами и залами — маленький замок, подаренный Леонардо королём Франции Франциском Первым.

Отрывая листок за листком и скармливая каждый огню, Леонардо улыбался — но эту ироническую улыбку породило отчаяние. Он взглянул на страничку записной книжки, прежде чем отправить её в пламя. Этот набросок он сделал во время тайного пребывания в Сирии — но сделал так подробно и с таким тщанием, словно то был чертёж. Рисунок изображал летающую машину с длинными неподвижными крыльями, подобными крыльям летучей мыши; под остовом фюзеляжа висел в сбруе человек: руки простёрты, ладони сжимают механизмы под крыльями.

Он разорвал страничку и швырнул в огонь. Следующая походила больше на набросок к картине, чем на рисунок: на нём парили летающие машины, видимые будто через стекло, а над крылатым флотом реяли баллоны с горячим воздухом — большие мешки, взлетающие к неведомым областям огня и дальше — к разделённым планетным сферам.

И это тоже — в огонь.

Он проиграл, хоть и был в его жизни жуткий и восхитительный миг торжества, когда небеса наполнились этими изобретёнными им машинами. Он помнит холод воздуха высоко в разреженной атмосфере, так близко от области огня, когда на краткое мгновение ему показалось, что древний Пифагор[2] был прав, что музыка сфер существует — невероятное трение небес. Он летел над облаками, странами холода, льда и воображения, но не приближался, подобно Икару, к разрушительной сфере огня[3]; не искал он и помощи демонов, чтобы получить в награду сломанную шею, как Саймон Магнус.