Собрание сочинений

— Хорошо, — быстро сказал Николсон. Улыбнулся, быстро выставил ладони в некоем ироническом благословении. — Этого мы оспаривать пока не станем. Дай мне закончить. — Он снова, не сгибая, скрестил тяжелые ноги. — Насколько мне известно, ты через медитацию получил определенные сведения, и они убедили тебя, что в последнем своем перевоплощении ты был индийским святым, но так или иначе лишился Милости…

— Я не был святым, — сказал Тедди. — Я просто очень хорошо развивался духовно.

— Ну, как угодно, — сказал Николсон. — Но суть в том, что ты чувствуешь, будто в своем последнем перевоплощении так или иначе лишился Милости перед окончательным Просветлением. Правильно, или я…

— Правильно, — ответил Тедди. — Я познакомился с дамой и как бы перестал медитировать. — Он снял руки с подлокотников и засунул ладони себе под ляжки, словно согревая. — Мне бы все равно пришлось взять другое тело и снова вернуться на землю — то есть, я не был так уж духовно развит, чтобы, если б не встретил ту даму, умереть, а затем попасть сразу к Брахме и никогда уже больше не возвращаться. Но если б я не встретил эту даму, мне бы не пришлось перевоплощаться в американском теле. В смысле, в Америке очень трудно медитировать и вести духовную жизнь. Если попробуешь, тебя сочтут уродом. Мой отец отчасти полагает, что я чучело. А мать — в общем, она убеждена, что мне вредно все время думать о Боге. Она считает, это неполезно для здоровья.

Николсон смотрел на него, изучал.

— Насколько я понимаю, на той последней пленке ты говорил, что первое мистическое переживание случилось с тобой, когда тебе было шесть. Правильно?

— Мне было шесть, когда я впервые понял, что всё — это Бог, у меня аж волосы на голове зашевелились, — ответил Тедди.

— По-моему, это было в воскресенье. Моя сестра тогда была совсем малявкой, она пила молоко, и я ни с того ни с сего вдруг увидел, что она — Бог, и молоко — Бог. В смысле, она просто вливала Бога в Бога, если вы меня понимаете.

Николсон не ответил.

— Но из ограниченных измерений я умел выбираться сравнительно часто уже лет с четырех, — чуть подумав, добавил Тедди. — Не длительно или как-то, но сравнительно часто.

Николсон кивнул.

— Правда? — спросил он. — Мог?

— Да, — ответил Тедди. — Это было на пленке… Или, может, на той, которую я записывал в апреле. Не уверен.

Николсон снова вытащил сигареты, но глаз с Тедди теперь не сводил.

— И как же выбираются из ограниченных измерений? — спросил он и коротко хохотнул. — То есть, если начать с самого примитива, к примеру, деревяшка — это деревяшка. С длиной, шириной…

— Без ничего такого. Тут вы неправы, — сказал Тедди. — Все только думают, будто вещи где-то прекращаются. А они нет. Это я и пытался сказать профессору Питу. — Он поерзал в шезлонге, вытащил страх божий, а не носовой платок — серое, скомканное нечто, — и высморкался. — Причина, по которой все вроде как где-то прекращается, — в том, что люди не знают иного способа на все смотреть, — сказал он. — Но это не значит, что вещи прекращаются и впрямь. — Он убрал платок и посмотрел на Николсона. — Вы не поднимете на секундочку руку? — спросил он.

— Это еще для чего?

— Поднимите и все. Чуть-чуть.

Николсон оторвал руку от подлокотника на дюйм-другой.

— Эту руку? — спросил он.

Тедди кивнул.

— Как это называется? — спросил он.

— В каком смысле? Это моя рука. Это рука.

— Откуда вы знаете, что это рука? — спросил Тедди. — Вы знаете, что нечто называется рукой, но откуда вы знаете, что это она? У вас есть доказательства, что это рука?

Николсон вытащил из пачки сигарету и прикурил.

— Честно говоря, мне кажется, это отдает софистикой наихудшего пошиба, — сказал он, выдохнув дым. — Это рука, елки — палки, потому что это рука. Во-первых, у нее должно быть имя, чтобы она отличалась от других предметов. В смысле, ты же не можешь просто…

— Вы только следуете логике, — бесстрастно сказал Тедди.

— Я делаю что? — переспросил Николсон немного чересчур учтиво.

— Логике следуете. Даете мне обычный разумный ответ, — сказал Тедди. — Я попытался вам помочь. Вы спросили, как я выбираюсь из ограниченных измерений, когда мне хочется. А логика здесь совершенно точно ни при чем. От нее первой нужно избавляться.

Николсон пальцами снял с языка табачную крупинку.

— Адама знаете? — спросил Тедди.

— Кого?

— Адама. Из Библии.

Николсон сухо улыбнулся.

— Лично — нет, — ответил он.

Тедди чуть подумал.

— Не сердитесь на меня, — сказал он. — Вы спросили, и я…

— Да не сержусь я на тебя, господи ты боже мой.