Собрание сочинений

Он вышел одним из последних, окинул взглядом толпу и почувствовал, как в груди растёт паника. От людской массы отделилась фигура и пошла ему навстречу. На ней была длинная шуба с поднятым, как у русской княгини, воротником, а шапки не было, несмотря на минус пятнадцать. В лице появилось что-то незнакомое, и, приближаясь к ней, он подумал о разбившейся кофейной чашке, которую очень аккуратно склеили.

Он её обнял. Они долго стояли и молчали.

– Я больше не уеду, – пробормотал Мартин, уткнувшись в её волосы. Он не знал, правда это или нет, но чувствовал, что это правильные слова.

– О’кей, – ответила Сесилия. – Хорошо.

18

Факультет психологии, прямоугольный колосс из красного кирпича, олицетворял борьбу между честолюбием и самоуничтожением, это был архитектурный образ внутреннего конфликта обитающих здесь студентов. Центром и доминантой здания служил широкий просторный светлый двор, но аудитории были тесными и душными. На огромных окнах висели специально заказанные шторы с узором, вытканным из букв psi, но в критически тесной столовой явно не хватало микроволновок. Ни одного работающего ксерокса при обилии живописи и прочих произведений искусства.

Сидя в одном из этих маломерных классов, Ракель Берг тщетно пыталась сосредоточиться на мелькающих на экране слайдах о психометрических тестах. Кто-то поднял руку и поинтересовался, будет ли это на экзамене. Ещё кто-то спросил, нельзя ли разослать всем презентацию по почте. Та, которая спрашивала об экзамене, снова подняла руку, чтобы рассказать, что у директора социального дома для пожилых, где она работает, явно имеются все черты психопата. Тетрадь Ракели осталась чистой.

Вместо учёбы, Ракель занялась поиском сведений об авторе Ein Jahr. Маленькая статья в «Википедии» сообщала, что Франке родился в Мюнхене, живёт в Берлине и написал четыре романа, дебютировав в 90-х. Последний, Ein Jahr der Liebe, вызвал наибольший интерес. Насколько поняла Ракель, успех книги оказался неожиданным и имел эффект снежного кома. Звезда Филипа Франке уже закатывалась, вернее, она, в принципе, не восходила, и никакой PR-кампании у Ein Jahr, соответственно, не было. Книга вышла без шума – несколько упоминаний в кратких газетных обзорах, и всё. Но через пару месяцев что-то произошло. Роман отметили многие задающие тон критики, Франке хвалили за «мощную прозу, за описание любви, приговорённой к неминуемой смерти», и так далее. Известный журнал взял у автора большое интервью, его номинировали на литературную премию и показали по телевизору в канун рождественской ярмарки, книгу включили в пару рейтингов лучших романов года. В прессе постоянно повторялось словосочетание «успешный роман».

Кликнув на поиск по картинкам, Ракель увидела подборку фотографий неулыбчивого вихрастого мужчины лет сорока – сорока пяти. В определённом смысле, он хорошо выглядел – как старый добрый знакомый. На более ранних снимках Франке был моложе и жизнерадостнее. Улыбаясь на камеру, в красном шарфе и твидовом пальто в ёлочку он стоял на фоне какой-то старой стены. В ролике на «Ютубе», записанном на прошлогодней Франкфуртской книжной ярмарке, он десять минут говорил о теме воссоединения Германии в современном немецком романе. Звучный голос, точные ясные формулировки.

Ракель с трудом могла представить, что существует какая-то связь между матерью, какой она её помнила, и человеком на чёрно-белом пресс-портрете. Мужчина средних лет, принимающий серьёзный вид, невольно опускается до смешного, хоть сам этого не осознаёт. У Густава есть несколько действительно удачных официальных снимков, где его лицо расслабленно, открыто и полностью избавлено от маски, которую надевают люди под прицелом объектива. Густава снимал его приятель фотограф. Ракель даже как-то встречалась с ним на вернисаже в Берлине, и её тогда поразил его подход к делу, он как будто осторожно исследовал фасад в поисках трещин, где скрыто некрасивое и потаённое. Когда он был рядом, ей казалось, что за ней наблюдают, но не оценивают. Фотограф Филипа Франке так явно не умел. Снимки получились закрытыми, плоскими и статичными. И, только услышав голос и увидев мимику писателя, Ракель начала улавливать личность. Пристальный взгляд, полная сосредоточенность, тяжело дышит, когда думает, морщится, когда произносит слова, кажущиеся ему недостаточными. Шутки полны едкой самоиронии, и внезапная смущённая улыбка.

Стулья вокруг заскрипели, начался перерыв.