Собрание сочинений

Ракель собрала вещи и вышла из здания. Она бесцельно бродила по улицам, и с каждой встречной афишной тумбы на неё смотрели глаза Сесилии. У Васа Виктория случайно вышла на проезжую часть и чуть не угодила под трамвай. Город внезапно показался очень маленьким. Пойти некуда, а сидеть на месте невозможно. Миновав Васастан и Йоханнеберг, она оказалась у Нэкрусдаммен, где и расположилась под мшистым дубом. Постелила на землю пальто и легла на спину. Под кроной витала золотистая дымка, трава была тёплой, на кустах рододендрона набухли готовые лопнуть бутоны, из лещины доносилось жужжание шмелей и птичий щебет. Это, отметила про себя Ракель, первый случай, когда она прогуливает лекцию. Это вообще первый прогул в её жизни.

Она закрыла глаза, и реальность исчезла. Она думала о Филипе Франке, думала о матери. Если роман Филипа имеет хоть малейшее отношение к действительности, то ей это даст лишь брата по несчастью: Сесилия Берг приехала на гастроли в жизнь Филипа Франке, чтобы ярко выступить и безвозвратно исчезнуть. А образовавшуюся пустоту заполнили тоска и отчаяние, и всё вокруг изменилось. Представляя женщину, которую мог встретить Филип, Ракель видела перед собой тридцатилетнюю Сесилию, но сейчас ей уже больше сорока пяти.

Человеческая память обманчива, в этом на удивление едины представители всех психологических школ. История жизни индивида – это трясина фрагментарных воспоминаний, рассказов, услышанных от других, бессознательного желания обращать внимание то на одно, то на другое. Переживания и события забываются, придумываются, накладываются друг на друга и искажаются. Сесилия всегда принадлежала прошлому и обитала на недоступной и величественной территории, откуда Ракель выслали. Сесилия была тенью, проходившей сквозь все воспоминания, её очертания проступали на мгновение, чтобы вновь ускользнуть в недосягаемую даль. Самой чёткой главой прошлого оказалось долгое лето в загородном доме, видимо, как-то связанное с рождением Элиса. Редкое, странное время, полное событий, отличающихся от нормальных, что, собственно, и обеспечило ему особое место в детских воспоминаниях. Происходившее тогда Ракель едва понимала. Только ей казалось, что она вот-вот уловит суть, как картинка ускользала, чтобы спустя какое-то время снова мелькнуть перед глазами. Все взрослые были заняты, и Ракели одним махом пришлось превратиться из Ребёнка в Большую Девочку, что дало ей целый ряд привилегий. Она могла одна играть в лесу, позже ложиться спать и ездить на велосипеде по аллее. Ей доверили самой следить за временем и вручили старые наручные часы, которые папа нашёл в подвале, с помощью молотка и гвоздя он сделал новое отверстие на кожаном ремешке, чтобы часы можно было носить на маленьком нежном запястье. Никто не проверял возрастное ограничение у фильмов, которые она смотрела; ходить одной на озеро строго запрещалось, однако ничего не говорилось о том, чтобы бродить вдоль ручья и ловить головастиков сачком для бабочек, который подарил ей дед.

Мама находилась в комнате на верхнем этаже, и ей ни в коем случае нельзя было мешать. Нельзя было бегать по коридору. Нужно было собирать игрушки. Иногда появлялся отец и приводил её в комнату, почти беззвучно закрывая дверь. Там среди подушек сидела мама, в пижаме, хотя была середина дня. На кровати стоял поднос с чайником и нетронутыми бутербродами на блюдце. Ракель не знала, что ей делать, и рассматривала собственные ноги, довольно грязные. На коленке пластырь, она упала, когда училась ездить на большом велосипеде, который, как говорил папа, предназначался для детей старше девяти лет, а не для семилеток, как она. Но на фига эти ограничения, сказал папа, забыв, видимо, что ругаться нельзя, ты только шлем надень, а если доедешь до конца аллеи и обратно, получишь двадцать крон.

– Привет, малышка, – сказала мама. – Чем ты сегодня занималась?

Ракель спасла пчелу, которую папа хотел убить, поймала её сачком и выпустила на улицу, пока папа переворачивал всё вверх дном, пытаясь найти эту штуку с уколом, хотя его никто и не ужалил. Она построила в лесу шалаш. Исследовала пересохший фонтан в дальнем углу сада. Ходила на луг искать божьих коровок. Изучила все растения и выяснила, что там растут тимофеевка луговая, ромашка, у которой очень жёсткий стебель, тысячелистник, который легко рвётся, пушистый мышиный горошек, синие и белые люпины, розовый любисток – она вытерла руки о штаны – и опасная наперстянка, которую трогать нельзя.

Digitalis purpurea. Очень ядовитая.

– Ничем особенным, – пожала плечами Ракель.

– Эммануил говорил, что вы играли в шахматы. – Ракель кивнула. – Он не сказал, кто выиграл, но я думаю, ты.

Ракель снова кивнула. Переступила с ноги на ногу. Почесала комариный укус ногтем большого пальца. Мама похлопала одной рукой по одеялу, и Ракель забралась в кровать и легла рядом.