Собрание сочинений

Брат матери так и остался для неё тем юным Эммануилом из летнего детства. У него была серьга в ухе, от него всегда немного пахло по́том, окна в своей комнате он занавешивал одеялом, и там всегда царил дымчатый сумрак. По окрестностям Эммануил перемещался на мопеде с коляской и не возражал, чтобы Ракель ездила с ним, давал слово, что ни во что не врежется, клялся будущей могилой матери, что никаких дорожных происшествий не будет, но ей всё равно лучше спросить разрешение у тех, кто несёт за неё официальную ответственность. («Ты никуда не поедешь без ремня безопасности», – заявил папа.) Присутствие Эммануила в доме казалось обязательным, и он, в отличие от всех остальных взрослых, всегда находил для неё время.

– Я слышал, ты круто играешь в шахматы, – мог сказать он, закуривая на веранде. Бабушка протестовала против его курения, но он всё равно ставил на поднос цветочный горшок, приспособленный под пепельницу.

– Меня научил дедушка Аббе, – сообщала Ракель.

– Отлично, отлично. En garde, ma petite cousine [173]. Давай покажи, на что ты способна. Никакого снисхождения. Играй жёстко. И без pardon.

– Я не знаю французского.

Эммануил вытряхнул из бархатного мешочка фигуры и начал расставлять их на доске.

– Потом выучишь, – сказал он. – Посмотри на своего папу. Он прекрасно разбирается в романских языках. А твоя мама! Скажу тебе по секрету, она настоящий гений. Феноменальное чувство синтаксиса, времён и всего такого. У некоторых есть чувство мяча. А теперь представь, что есть люди, которые обращаются со всеми этими словечками примерно так, как Равелли, Бролин и Ларссон [174] с мячом. Вот такая Сесилия Викнер разносторонняя. Ладно, начинай.

Ракель сделала ход той пешкой, с которой обычно начинал дедушка.

– О, идеально, – Эммануил поместил сигарету на край цветочного горшка и потирал ладонями в предвкушении.

– Скоро придёт мамочка с соком и булочками. Выздоравливающая спит. Твой отец, успешный издатель, ведёт ужасно плодотворный разговор с выдающимся писателем. Младенец отдыхает в люльке. Три волхва видят, как на небе загорается звезда. Нуклеарная семья в полном комплекте! Да здравствует нуклеарная семья! Фанфары и кортеж. Ты так пошла ладьёй? Дерзкий ход, надо отметить.

Эммануилу тогда было около двадцати. С годами он всё больше времени начал проводить с компьютером в своей комнате, а покурить на веранду выходил только ночью. Ракель выросла, что странным образом воспринималось как предательство, будто она пообещала ему остаться ребёнком-компаньоном, но нарушила обещание в силу неизбежного хода жизни. Сам же Эммануил остался в этой жизни примерно на том же месте. Он периодически поступал учиться на разные гуманитарные факультеты, но по неясным причинам ни один из них не окончил. Потом он решил вернуться к фотографии, но исключительно, с силой подчёркивал он, ради собственного удовольствия – как будто его снимков ждали толпы ценителей. Планировал съездить в Японию, но так и не собрался, а потом пошли эти вечные разговоры о «научной работе».

Лундгренсгатан представляла собой короткий проулок, и дом номер десять, где жил Викнер, она нашла быстро. Квартира Эммануила располагалась на третьем этаже. Она позвонила, но ничего не произошло, и Ракель уже собралась уйти, но тут дверь наконец открылась. Как всегда, он был полностью в бежевом. Из монохромного образа выбивалась единственная деталь – кольцо с большим красным камнем на мизинце.

– Ракель! Вот так сюрприз. Я думал, это уборщица, но она приходит по вторникам. Сегодня же не вторник? Успела открыться бездна возможностей… и все, должен признаться, довольно неприятные. А тут ты! В Кардамоне [175] мир и покой. Заходи, заходи же.

– Когда мы виделись в последний раз, ты говорил о маминых рисунках… Я могу на них посмотреть?

– Рисунках? Каких рисунках? – Эммануил выглядел настолько удивлённым, что Ракель похолодела, но после долгой паузы дядя расхохотался громким и лающим смехом.

– Да шучу я, шучу, – сказал он. – Не смотри на меня так испуганно. Рисунки Сесилии. Разумеется. Без проблем. Так точно, капитан. Кофе хочешь?

– Спасибо, с удовольствием…

Она пошла за ним в кухню. Жилище, судя по всему, было меблировано антикварной мебелью с чердака загородного дома, слишком крупной и громоздкой для двухкомнатной квартиры. Повсюду висели хрустальные люстры разных размеров, на комоде в гостиной Ракель мельком заметила чучело павлина.

– Как у тебя хорошо, – соврала она.

– Спасибо. Наверное, немного старомодно, но я не могу жить в хаосе.

Эммануил громыхал кофеваркой.