Ему советовали писать то, что он хотел бы прочесть сам. Но что хочет читать Мартин Берг? Помимо уже написанного другими? Единственное, что пришло на ум, – по-настоящему исчерпывающая и понятная биография Уильяма Уоллеса, что-то вроде книги Рэя Монка о Витгенштейне. Утром он приехал на велосипеде в Университетскую библиотеку, чтобы вместе с не до конца проснувшимся библиотекарем убедиться, что единственная существующая биография Уоллеса написана двадцать пять лет назад племянником писателя. Насколько Мартин помнил, это было отрывочное, идеализированное жизнеописание, герой которого выглядел безобидным шутником, а о его литературных деяниях говорилось вскользь, как о фоне для его восхитительной эксцентричности. Разумеется, этот пробел можно заполнить. Учитывая, что в англосаксонском мире популярность Уоллеса выше, его биографию могли бы даже перевести. Книгу с прекрасными фотоиллюстрациями напечатали бы на плотной сливочно-белой бумаге. Всё это сопровождалось бы переизданием главных произведений Уоллеса. Можно даже подумать о переводе на шведский романа «Время и часы, наручные и настенные» – что было бы грандиозно, поскольку текст считается непереводимым. Газеты писали бы о возрождении Уоллеса. Мартин Берг, этот Говард Картер от литературы, беседовал бы о незаслуженно забытом авторе с Гуниллой Киндстранд [215] в программе «Красная комната». С большой вероятностью, его бы даже номинировали на Августовскую премию [216].
– Неплохая идея, – сказала Сесилия. – Но ты ведь собирался написать роман, нет?
Он будет писателем-биографом. Навеки увязнет в жизнеописании других. И если ему когда-либо удастся в муках создать роман, он попадёт в тень от написанного им о собственно процессе сочинительства.
Покопавшись в бумагах, Мартин взял блокнот и направился в «Яву», где нервно смотрел на чашку эспрессо и горящую сигарету, мысли вертелись в голове, как какой-нибудь экспериментальный джаз. (Последнее предложение он и черкнул в блокноте слегка дрожащей рукой, после чего сложил оружие и ушёл домой.)
Так складывалась жизнь Мартина Берга на момент, когда в первый день книжной ярмарки он явился к собственному стенду, и, взвалив на стол коробку с книгами, выпрямился.
Это была первая передышка за несколько недель. Подготовка к ярмарке занимала столько времени, что он не успел написать ни слова, но на его месте никто бы не успел. На полу лежали персидские ковры, импортированные в восьмидесятых доктором Викнером. На столе высились стопки последних изданий «Берг & Андрен». На складе ожидали коробки с только что полученным из типографии «Одно лето в аду». Лукаса Белла, обещавшего приехать на автограф-сессию, которую, впрочем, отменили – за несколько дней до того его положили в реабилитационную клинику.
– Не мог подождать недельку с передозом, – прошипел Пер.
Оставалось лишь подчиниться ярмарочному ритму. Продавать книги. Разговаривать с сотрудниками издательств. За десять минут запихивать в себя багет. Пить вино после закрытия. Никаких других дел, кроме этих, у него не было. Сесилия с детьми уехала в загородный дом.
Мартин рассматривал неторопливый поток посетителей. И впервые за долгое время чувствовал себя совершенно довольным. И вдруг глаза в глаза увидел Дайану Томас из Парижа. Дайана, которая десять лет назад отводила взгляд, как будто Мартин никогда не играл в её жизни сколько-нибудь важную роль, на секунду пришла в замешательство. А потом широко и беззаботно улыбнулась.
II
ЖУРНАЛИСТ: Как достичь такой рабочей дисциплины?
МАРТИН БЕРГ: Не позволять себе отвлекаться на мелочи. Сохранять фокус. Не сбиваться с пути. Жизнь всегда тебя отвлекает, но реагировать не надо. В каком-то смысле это очень легко. Отказаться от всего и работать.
С некоторым удивлением Мартин констатировал, что время обнулило счёт. Это была просто невероятная встреча двух старых друзей. Как обычно в такой ситуации, они радостно смеялись. Спрашивали что-ты-тут-делаешь и как-ты-поживаешь. К формам превосходной степени (
Что странного в том, что они выпьют по бокалу вина?
На самом деле ни времени, ни желания встречаться, чтобы выпить с ней этот