Собрание сочинений

Может, записаться в другую клинику? Услышать ещё одно мнение? Здравоохранение должно быть заинтересовано в сохранении его жизни. Сколько он заплатил налогов за последние двадцать пять лет? Разве можно позволить работоспособному мужчине, у которого впереди ещё не одно десятилетие высокопродуктивного труда, умереть от неизвестного сердечного недуга? Что, если у него аневризма аорты? Что это значит, Мартин понимал не до конца, и здравый голос из глубин мозга советовал ему это не выяснять. Сто́ит приоткрыть дверь болезням среднего возраста, и сразу наступит конец. Рак простаты, сердечно-сосудистые заболевания, коварные аневризмы, что бы это ни было: они завладеют его существованием и сделают его невыносимым. Он хотел только одного: чтобы опытный врач гарантировал, что он не умирает от недиагностированного инфаркта.

Чтобы отвлечься, Мартин открыл переписку с Марией Мальм. В последние дни их беседа превратилась в нечто вроде перекидывания бадминтонного волана через провисшую сетку. Он мог полчаса формулировать какую-нибудь совершенно незначительную мысль, скрупулёзно отмеряя пропорции дистанцированности и интереса. И сразу после того, как раздавался сигнал отправленного сообщения, спрашивал себя: «Чем я, собственно, занимаюсь?»

«Пузырь» с её последними словами завис без ответа. На это эсэмэс можно было ответить, а можно нет. До того они обсуждали выставку Густава. ММ считала, что она потрясающая. Больше всего ММ понравились работы карандашом и тушью, кроме того, очень интересные и необычные автопортреты. ММ сразу узнала Мартина на некоторых ранних картинах. (О явно повторяющемся персонаже ММ не упомянула ничего.) Мария Мальм, Мария Мальм. Давайте представим: Мария Мальм занимается йогой в своей беседке. Мария Мальм обводит взглядом сад, потягивая смузи из капусты и киви. Мария Мальм – страж мелочей. Следит за семенами, ростками и родинками. Её стихи просты и очищены. Все слова выверены. И вся она тоже выверена. Тонкие руки, узкие запястья. Отношения с ней ему бы подошли. Они бы ездили на выходные в европейские столицы, а летом на стильно оформленную небольшую дачу, и, в общем, у них нашлась бы тысяча дел после того, как Элису надоест и он съедет в коммуну на Бископсгорден и будет появляться дома только в конце месяца, когда закончатся деньги даже на еду.

Мартин удалил особо стойкое пятно на плите, он тёр его до тех пор, пока эмаль не стала ослепительно-белой.

30

День прошёл в режиме ультрарапид, тишина становилась всё более компактной. Мартин слушал Торстрёма на большой громкости. Слушал новости культуры на Радио Швеции. Отвечал на письма, включив для фона телевизор. Ничего не помогало. В итоге он позвонил Густаву, хотя обещал себе подождать, и когда услышал ответ, всем телом почувствовал невероятное облегчение.

– А, привет, это ты, привет-привет… – Густав сказал, что встретиться сегодня не может. Устал после интервью. Лучше завтра.

– Конечно, – ответил Мартин. – Завтра просто отлично.

Ему хотелось рассказать о планах на лето, но Густав, похоже, не был расположен к разговору. Завтра. Он подождёт до завтра. Они успеют выпить не по одному бокалу вина в каком-нибудь достойном заведении. Он представит проект «Ривьера», и Густав вспыхнет этой его улыбкой и произнесёт тост за гениальную инициативу, которая спасёт их от зелени шведского лета, этой территории весьма скромных удовольствий. Они составят план и назначат дату… Завтра.

Но нетерпение свербело, и Мартин надел пиджак и вышел на улицу. Это не помогло. Он шёл по Алльмэннавэген, и тишина по-прежнему сдавливала виски. По каждой улице этого города он прошёл тысячу раз. Куда бы он ни направился, он рискует провалиться в кроличью нору прошлого. Преимуществом продажи издательства будет возможность уехать.

Стоял солнечный вечер, полный цветущих вишен и распускающихся каштанов – и та чёртова сирень у Васаплатсен, видимо, тоже уже цвела, – для пиджака было слишком жарко. Но Мартин всё равно его не снял. Портной из NK подогнал пиджак по фигуре, и Мартину нужна была эта крепкая поддержка в плечах. Он бесцельно фланировал по центру мимо битком набитых уличных кафе. Куда все эти люди деваются зимой – загадка. Яркие пятна одежды на фоне грязновато-белого камня фасадов. Громкий смех, улетающий в светлое небо. Втоптанные в асфальт окурки со следами помады. Девица на высоких каблуках споткнулась, и её с воплем подхватила подруга.

Но на Кунгспортсбрун он заметил Макса Шрайбера. Макс! Подарок свыше. Если есть на свете человек, равнодушный к банальным удовольствиям, то это он. Немецкие глоссарии важнее всего.