Собрание сочинений

Фредерика и Сесилия переписывались. Сесилия писала о будничных новостях и о семье, и только в виде исключения – о собственных мыслях и чувствах. Иногда упоминала о Густаве, преимущественно в том ключе, что она за него волнуется. Потом письма из Швеции стали приходить реже. Это совпало с тем, что Фредерика нашла новую работу и пребывала в процессе расставания с мужчиной, с которым прожила вместе несколько лет, поэтому письма, как и многое другое, откладывались на потом. И кроме короткого телефонного разговора сразу после рождения Элиса, известий долго не было, пока однажды, несколько месяцев спустя, Фредерика не получила открытку, типа той, которую шлют туристы, там был фрагмент ватиканской «Градивы». Не скажу, что меня держат в плену, писала Сесилия, но на выздоровление меня, похоже, заговорили. И ниже адрес загородной виллы.

Фредерика приехала в разгар лета. Ей пришлось взять себя в руки, когда она увидела женщину, вышедшую ей навстречу: худая, сгорбленная фигура, откровенно измождённое лицо, блуждающий взгляд. Хриплый, почти неслышный голос, Фредерике приходилось просить её повторять слова. Когда они гуляли по саду, Сесилия двигалась осторожно и медленно, как человек, которому очень больно. Они остановились в дальнем углу у врытого в землю небольшого заросшего мхом бассейна.

– Это место для фонтана всегда казалось мне странным, – произнесла Сесилия. – Логичнее было бы устроить его где-нибудь в центре. И выглядело бы круче, ведь чем круче выглядит, тем оправданнее само существование фонтана. А какой смысл устраивать фонтан здесь, где его никто не видит?

– Как ты? – спросила Фредерика.

– Ты же видишь, – легко ответила Сесилия. – Мама говорит, что у меня истощение. Я недосыпала и плохо чувствовала себя физически. Роды были довольно сложными. Считается, что мучения быстро забываются, а хорошее помнится долго – эдакий книксен человеческому восприятию от эволюции. Впрочем, акушерка, кажется, выразила это немного иначе. Она сказала что-то типа «совсем скоро ты об этом даже не вспомнишь». И я до сих пор жду, когда же наступит это «скоро». Я очень сильно этого жду. Мне до сих пор снится, что меня везут на этой каталке, я должна родить ребёнка и все вокруг считают, что моё состояние крайне опасно. А мне совсем не страшно, потому что я точно знаю, что это какое-то недоразумение: мне никого не нужно рожать. Я пытаюсь объяснить им это, но меня никто не слушает. Они все в отчаянии и требуют, чтобы я родила ребёнка, хотя я не беременна, – и я думаю, что делать, как мне это решить. А потом я обнаруживаю, что у меня огромный, просто гигантский живот: я стопроцентно беременна. И тут я просыпаюсь. – Она рассмеялась. – А кроме того, у Элиса колики, я воспринимаю это как наказание за мои грехи. Счастье, что Мартин так хорошо со всем справляется. Он действительно очень хорошо во всем разбирается. Гораздо лучше меня.

– У обоих твоих детей библейские имена, – произнесла Фредерика. А потом подумала, что вряд ли сказала бы это какой-нибудь другой подруге, если бы та вдруг рассказала ей что-то похожее.

– Я об этом не задумывалась.

– Ветхий Завет. Израильский пророк Илия и Рахиль, жена Иакова, после долгого бесплодия родившая ему двоих сыновей.

Они медленно спустились к воде, и Фредерика процитировала:

– «А женщине Он сказал: – Я мучительной сделаю беременность твою: в страдании ты будешь рожать детей. Ты будешь желать мужа, и он будет властвовать над тобой». Наказание Адаму, Еве и змею за то, что Ева съела запретный плод, открывший ей знание о добре и зле, и призвала к этому же Адама. И бог изгнал их из рая, велев возделывать землю, из которой они произошли.

Под ногами у них скрипели мостки. Сев на их край, Сесилия спросила:

– Если бы тебе пришлось выбирать между вечной жизнью в невинном раю и знанием, которое можно получить ценою труда и духовной жизни на земле, что бы ты выбрала? – Она свесила ноги, и под водой их бледная кожа приобрела янтарный оттенок.

– Труд на земле, – ответила Фредерика.

– Я тоже. Густав бы наверняка предпочёл рай. А Мартин… сложно сказать. Он бы встал одной ногой там, другой здесь, и никак не мог бы решиться. – Она немного помолчала. – Это проклятье: быть беременной, рожать, желать мужа. Это всё наказание за стремление к знанию.

Не глядя на Фредерику, она рассказала, что снова начала понемногу учиться, взялась за греческий. Это не должно быть уж очень сложно, раньше греческий и латынь входили в программу всеобщего образования, но теперь – она глубоко вздохнула – представления об образованности полностью изменились.

Они вернулись к дому, чтобы выпить кофе на веранде.