Собрание сочинений

Он был в этом заведении тысячу раз. Шумные вечеринки из другой жизни, хотя… Нет, полностью сохранивший интеллект Мартин Берг без труда доберётся от набережной, судя по всему, это Сёдермальм, до старого доброго заведения под названием «Транан». Особенно – он прищурился, вглядываясь в часы на здании церкви – учитывая, что в запасе у него полтора часа. Pas de problème [244]. Надо просто двигаться. На метро или такси получится слишком быстро. Лучше он прогуляется. Для начала надо перейти на другой берег. Водоём – это первый этап. Впереди мост. По пути к нему он прочёл себе небольшую нотацию. Нужно сосредоточиться только на том, чтобы из пункта А переместиться в пункт Б. Он не должен думать о новом портрете Сесилии. У нового портрета Сесилии наверняка есть несколько объяснений. Сейчас он ни одного придумать не может, но они точно найдутся. Не сразу. Всему свой срок. Придёт время, и он задастся вопросом, почему его жена появилась на картине в мастерской Густава. А сейчас ему нужно найти дорогу до «Транан». Он разберётся со всеми проблемами по мере их поступления.

Несколько раз он спрашивал у прохожих дорогу, и почти никто не мог ему ответить (проклятые туристы), но в конце концов нужный адрес нашёлся. Все столики на террасе были заняты, но внутри, слава богу, было немноголюдно и царил полумрак. Официантка посадила его у стены и решила за него, что он хочет бокал вина. Мартин занялся чрезвычайно сложным делом – покупкой железнодорожного билета на вечерний поезд. Если он выпьет два-три бокала, он, возможно, уснёт, что было бы предпочтительней всего остального.

Когда часы пробили пять, в дверях появилась Долорес с велосипедным шлемом в руках. Встреть Мартин её на улице – ни за что бы не узнал. Быстрые движения, былая медлительность рептилии исчезла без следа.

– Ужасно, – произнесла она, крепко его обняв, и рухнула в кресло напротив. – Я страшно огорчилась, когда узнала. Кажется, что такого не может быть, а оно вдруг случается. Банальнее, конечно, не скажешь, но это так. Ты голоден? Когда ты ел в последний раз?

Мартин медлил с ответом, и она сказала материализовавшейся у столика официантке:

– Мы возьмём фрикадельки, оба.

В любой момент она могла заговорить о Густаве. Спросить, как это произошло. И ему придётся рассказывать о теле в кресле и…

– Мы давно не виделись, – сказал он, – чем ты сейчас занимаешься?

Она выучилась на менеджера и работает руководителем среднего звена в социальной службе.

– Да бог с ним, – махнула она рукой, когда Мартин предложил ей рассказать о работе, – ничего интересного.

Ей хотелось поговорить о Густаве. Она жалеет, что не поехала на открытие выставки. Собиралась, но не получилось. А сейчас понимает, что приоритеты надо было расставить иначе, но вообще она была на всех его выставках, начиная с 1988-го. Потом она задумалась – вот почему мы что-то делаем, а что-то нет. Ты, к примеру, просидел весь день на работе, пытаясь пробить какой-нибудь проект в районе, где поджигают автомобили, а в двухкомнатной квартире живёт двенадцать человек… ты приходишь домой в шесть, и единственное, чего хочешь, – сесть в саду и выпить бокал вина, ты же счастливчик, потому что у тебя есть сад. Потом она воскликнула – как же хочется избавиться от одной простой вещи: сделать так, чтобы не было вопросов. Чтобы никто не звонил и не заставлял её проверять какие-то мелочи. Чтобы не надо было отвечать на какие-то письма по дороге в тренажёрный зал, потому что в зал обязательно надо, иначе она снова пропустит занятие и ей заблокируют членскую карточку… И у тебя просто нет желания одеваться, идти в какую-то галерею и кокетничать там с малознакомыми людьми. Сейчас-то она понимает, что надо было поехать. Но именно на те выходные у её мужа были давние планы, и ей пришлось остаться дома с детьми. Выставка ведь до октября. А потом, если Долорес не ошибается, её перевезут сюда, в Музей современного искусства. Кто же мог предположить… Принесли еду: огромное количество залитых сливочным соусом фрикаделек, взбитое картофельное пюре, брусника и маринованный огурец. Он должен справиться.

– Я помню, как Густава замкнуло в первый раз, – сказала Долорес, принимаясь за свою порцию. – Он ещё чувствовал себя здесь чужим, а его звезда только-только начала восходить. Это было до того, как лопнул арт-пузырь; он продавал много и дорого. Купил эту мастерскую, в которой долго не было ничего, кроме кровати и телевизора. Он был как изгой-подросток, которому наконец-то позволили тусоваться с крутыми, – продолжала Долорес. – Но крутые над ним издевались, и он им не доверял.

Она тогда не сразу поняла, что в Гётеборге Густав аутсайдером не был, напротив, там он был прочно встроен в социальную, как сказали бы сегодня, сеть.

– Он говорил, что Гётеборг создан из грязи и жижи, что он только угнетает и что там сплошное дерьмо.