Выбравшись с дивана, Мартин пошёл за пивом, и в тот момент, когда он прищурился, чтобы понять, не она ли стоит на террасе, он на неё и натолкнулся. Ей пришлось опереться о его плечо рукой, которую она тут же убрала.
– О, привет!
– Вот так! Сесилия. Поборница мёртвых немцев.
– Что?
– Ничего. Как дела?
– Хорошо. А у тебя?
– Я бы сказал, просто супер.
– Даже так. – Она улыбнулась, рассматривая свой бокал. – Кажется, я видела тебя здесь раньше.
– Мы поздно пришли.
– И чем же ты был так занят? – Вежливый разговор. Она выглядела усталой, ей как будто требовалось усилие, чтобы поддерживать беседу.
– Ну… я приготовил простой ужин, состоявший из рыбных палочек и спагетти. За выпивку отвечал Густав. Мы послушали
– «Total eclipse of the heart»?
– Точно. Она врубила её на максимальную громкость, открыла окна и всё такое, и мы подумали: ладно, уходим. Густаву всё равно надо было отвезти пару картин какому-то галеристу, который уже продал все его работы со студенческой выставки, ну, и мы двинули к Стигбергторгет, Густав, картины и я. Но у галериста там оказалась девушка. Я подчёркиваю, мы сразу сказали, что мы только на минуту и сразу уходим, а он такой: нет, заходите, просто выпейте по бокалу, ну, мы зашли на «по бокалу»… ну, Мартин и выпил… а эта девушка явно повеселела. Мне кажется, до этого у неё было не такое праздничное настроение, как при нас с Густавом. В любом случае, поскольку в социальном плане мы оба относительно компетентны, мы действительно задержались там только на
– Вот как.
– «Домус» был закрыт, и нам пришлось отправиться в сигаретную одиссею на Майорну, чтобы найти там открытый киоск. В трёх первых не оказалось «Голуаз», и я сказал, ладно, давай возьмём «Мальборо», давай возьмём «Кэмел», да хоть «Лаки страйк» давай, нафиг, возьмём, но ты же знаешь Густава, ему позарез нужны только «Голуаз», и мы потащились до того места на Мариаплан. А
– Ну, у меня…
– Подожди! Густав! – Густав выходил из кухни и, казалось, избегал смотреть в сторону Мартина.
–
Густав покорно развернулся, улыбнулся Сесилии и пожал ей руку.
– Очень приятно, – сказал она.
– И мне, – ответил он.
Они втроём замолчали, тишина затягивалась. Первым нашёлся Густав – спросил, откуда Сесилия знает хозяина вечеринки. Сесилия ответила, что это знакомый её знакомого. И у нас так, сказали они. Все снова замолчали.
– Кажется, здесь не курят, – заметил Густав и спросил, не хотят ли они выйти с ним покурить на улицу.
– Конечно, – одобрил идею Мартин. Возможно, тем самым сжигая мосты. Но провидение его не оставило, Сесилия пошла с ними и, стоя на террасе в одних носках, они передавали друг другу зажигалку.
Теперь он видел её целиком: чёрные брюки и пиджак, белая рубашка, так одевается человек, который идёт на ответственную работу. Он услышал, как его собственный голос рассказывает о «Синематеке», как им повезло, что она есть, что это просто источник, утоляющий интеллектуальную жажду и не позволяющий мозгу высохнуть, без «Синематеки» у них остался бы только «Хагабион» [49] с его тупым Голливудом и депрессивными документальными фильмами о какой-нибудь деревне в Румынии. В самый разгар этой тирады Сесилия с лёгкой улыбкой потушила недокуренную сигарету и сказала, что ей нужно в туалет.
Густав ничего не сказал – ничего такого в духе: а, это та самая знаменитая Сесилия. Просто переключился на рассказ о каком-то киноклубе – Мартин толком не слушал, – как будто после ухода Сесилии надо было продолжать тот же разговор.
Потом кое-что произошло. Как из-под земли вырос Шандор и решил в шутку побороться с Густавом, но оба не устояли на ногах и рухнули на землю, и Мартину пришлось помогать им подняться. Потом через целую вечность он их всё-таки оставил под предлогом того, что ему надо пописать, и минут пять простоял в очереди у туалета за двумя девицами, которые тихо, но энергично обсуждали что-то, что ему даже подслушивать не хотелось; он смотрел на дверь в полной уверенности, что сейчас увидит Сесилию, но из туалета вышла незнакомая девушка. Своей очереди он ждать не стал и направился на кухню. Сесилии там не оказалось, но там был Густав.