Ну, как тебе в грузинских палестинах?Грустишь ли об оставленных осинах?Скучаешь ли за нашими лесами,когда интересуешься Весами,горящими над морем в октябре?И что там море? Так же ли просторно,как в рифмах почитателя Готорна?И глубже ли, чем лужи во дворе?Ну как там? Помышляешь об отчизне?Ведь край земли еще не крайность жизни?Сам материк поддерживает то, чтоне в силах сделать северная почта.И эта связь доподлинно тверда,покуда еще можно на конвертепоставить «Ленинград» заместо смерти.И, может быть, другие города.Считаю версты, циркули разинув.Увы, не хватит в Грузии грузинов,чтоб выложить прямую между нами.Гораздо лучше пользоваться днямии железнодорожным забытьем.Суметь бы это спутать с забываньем,прибытие – с далеким пребываньеми с собственным своим небытием.<1960-е>
* * *
Однажды во дворе на Моховойстоял я, сжав растерзанный букетик,сужались этажи над головой,и дом, как увеличенный штакетник,меня брал в окруженье (заодно -фортификаций требующий ящики столик свежевыкрашенный, нотоскующий по грохоту костяшек).Был август, месяц ласточек и крыш,вселяющий виденья в коридоры,из форточек выглядывал камыш,за стеклами краснели помидоры.И вечер, не заглядывавший вниз,просвечивал прозрачные волокнаи ржавый возвеличивал карниз,смеркалось, и распахивались окна.Был вечер, и парадное ужекак клумба потемневшая разбухло.Тут и узрел я: в третьем этажемаячила пластмассовая кукла.Она была, увы, расчленена,безжизненна, и (плачь, антибиотик)конечности свисали из окна,и сумерки приветствовал животик.Малыш, рассвирепевший, словно лев,ей ножки повыдергивал из чресел.Но клею, так сказать, не пожалев,папаша ее склеил и повесилсушиться, чтоб бедняжку привестив порядок. И отшлепать забияку.И не предполагал он потрястислонявшегося в сумерки зеваку.Он скромен. Океаны переплывв одном (да это слыхано ли?) месте(плачь, Амундсен с Папаниным), открывдва полюса испорченности вместе.Что стоит пребывание на льдуи самая отважная корзинаракеты с дирижаблями – в видуоткупоренной банки казеина!<1960-е>