Собрание сочинений. Логово белого червя

Я видел, или казалось, что видел, с самой отвратительной ясностью, невзирая на непроглядную тьму, каждый предмет обстановки и все мельчайшие детали опочивальни, где возлежал, безуспешно пытаясь заснуть. Это, как вам хорошо известно, вполне обычное предвестие любого ночного кошмара. Но вот затем, пока я лежал так, весь в дурных предчувствиях, точно в партере перед освещенной прожекторами сценой в томительном ожидании начала пошловатой пьески ужасов, делавшей мои ночи совершенно несносными, внимание мое неизменно, сам не знаю почему, приковывалось к окошку, что у изножья кровати. И неизменно меня медленно, но верно начинало охватывать жутчайшее отвращение. Я смутно сознавал как бы начало некой ужасающей прелюдии, исходящей неизвестно откуда и от кого (или от чего), но предназначенной единственно лишь усиливать мои мучения, а спустя какое-то время, которое казалось мне всегда неизменным, в окне внезапно появлялось изображение, как бы приклеенное к стеклу, точно под действием электрического магнетизма, и вот тогда начинался мой настоящий урок ужасов, который под конец всей истории мог тянуться уже часами. Картинка, так загадочно вставленная в раму окна, была портретом старца в цветастом малиновом халате, все складки которого до последней я и теперь вполне мог бы описать, старика с лицом, выражающим необыкновенное сочетание интеллекта, чувственности и силы, но в то же время зловещим и как бы помеченным скверной. Нос крючком, точно клюв стервятника; большие серые глаза слегка навыкат, излучающие жестокость и злобу. Голову венчала малиновая бархатная шапка; волосы, выбивавшиеся из-под нее, были выбелены временем, лишь кустистые брови сохраняли первозданную черноту. Как отчетливо я помню каждую черту, каждую тень, каждый блик света на этом каменном лике! Его демонический взгляд был уставлен в упор на меня, так же как и мой — с необъяснимой неотрывностью, точно притянутый магнитом кошмара, — на него, что выливалось в бесконечные часы ночной агонии. Но вот, наконец, «петух поет рассвет, и призрака уж нет», поработивший меня демон исчезает, а я, вконец измотанный бессонницей, встаю и вяло принимаюсь за свои повседневные дела.

Я отнюдь не испытывал — теперь даже точно не возьмусь объяснить почему, вероятно, по причине утонченности своих мук и неизгладимого сверхъестественного впечатления, оставляемого моей ночной фантасмагорией, — не испытывал потребности углубляться в конкретные ее детали в беседах с друзьями-приятелями о моих ночных пертурбациях. В ответ на расспросы я сообщал им лишь, что измучен обычными дурными снами, и, как верные неофиты популярных на медицинском факультете материалистических теорий, мы сообща прикидывали способы повернее дабы рассеять мои мороки, — но вовсе не заклинаниями, а, разумеется, самыми обычными тонизирующими препаратами.

Следует отдать должное этим укрепляющим средствам и признать — под их воздействием визиты проклятого портрета на время прекращались. Но уместно ли на основании того делать какие-либо выводы? Являлось ли мое необычное видение, отчетливое и ужасающее, продуктом исключительно моего воображения или, к примеру, следствием дурного пищеварения? Короче говоря, было ли оно субъективным (воспользуемся этим модным нынче словечком) или все же его можно было осязать, как некий внешний агент? Это, признайтесь, мой добрый друг, ни к чему нас не приведет. Злокозненный дух в виде портрета, подчинившего себе мои чувства, мог быть как просто сгустком энергии, так и плодом моих недомоганий, чем бы там я его ни считал. Что, по существу, означает весь моральный кодекс развенчанной ныне религии, обязывавший людей сдерживать их телесные, умственные и эмоциональные импульсы? Здесь явно просматривается некая связь между материальным и незримым — здоровый тонус системы со всей ее здоровой энергетикой, насколько это теперь нам известно, защищает организм от влияний, которые иначе могли бы превратить нашу жизнь в сущий ад. Гипнотизер или электробиолог терпят фиаско в среднем с девятью пациентами из десяти — так, может, сатанинские духи тоже? Условия, которые мы имеем лишь внутри живых организмов, являются абсолютно необходимыми для получения определенного спиритического феномена. Опыт иногда удается, иногда нет — вот и вся недолга.

Спустя какое-то время выяснилось, что мой скептически настроенный компаньон тоже хлебнул свою долю лиха. Но тогда я об этом еще ничего не знал. Однажды ночью, когда я спал на диво крепко, меня разбудил шум в коридоре: быстрые шаги за дверью, затем гулкий удар (как выяснилось впоследствии, бронзовым подсвечником по перилам), что-то звонко скатилось по ступенькам — и почти одновременно со всем этим в мою дверь вломился Том, ввалился спиной вперед, возбужденный до крайности.

Я вскочил с кровати и, не успев еще осмыслить происходящее, схватил его за плечо. Мы стояли — оба в ночных сорочках — у распахнутой настежь двери и сквозь балясины лестничных перил бессмысленно таращились в мутное коридорное окошко на призрачную луну в пелене облаков.