Собрание сочинений. Логово белого червя

Тем временем его хозяин остановился посреди двора, приподнял гротескную шляпу, весьма церемонно поклонился, очень громко поздоровался на ужасном французском и повторил приветствие на не менее ужасном немецком. Затем снял скрипку, заиграл какую-то веселую мелодию и принялся что-то напевать, приплясывая столь азартно, что я рассмеялась несмотря на завывания собаки.

Завершив первую часть представления, он, ухмыляясь, приблизился к окну, держа шляпу в левой руке а скрипку под мышкой, и, не переводя дыхания, разразился долгой речью, расписывая свои достоинства и мастерство во всевозможных искусствах, которые он предлагал к нашим услугам, а также всяческие курьезы и развлечения, которые он готов нам продемонстрировать за умеренную мзду.

— Не пожелают ли любезные дамы купить амулет против упыря, который, как я слышал, волком рыщет в местных лесах? — спросил он, бросая шляпу на булыжники двора. — Упыри дохнут от него направо и налево, а чары этого амулета никогда не подводят. Достаточно пришпилить амулет к подушке, и вы сможете рассмеяться упырю в лицо.

Амулет оказался овальным кусочком пергамента, а его чары — кабаллистическими знаками и диаграммами.

Кармилла тут же купила амулет, и я тоже.

Горбун смотрел на нас снизу вверх, а мы улыбались ему из окна. Нам было весело — мне, во всяком случае, точно. Разглядывая нас проницательными глазами, горбун заметил нечто, привлекшее его внимание. Он тут же раскрыл кожаный футляр, где лежали всяческие стальные инструменты.

— Видите, миледи, — обратился он ко мне, показывая содержимое футляра, — кроме прочих, менее полезных искусств, я еще и зубной мастер. Чума побери эту собаку! — не выдержал он. — Молчать, псина! Он так воет, что ваша светлость ничего не слышит. У вашей благородной подруги, юной леди справа, очень острые зубы — длинные, тонкие и острые как шило, как иголки, ха-ха! А у меня, ваша светлость, глаза вдаль хорошо видят, и я как взглянул на нее, так сразу это и углядел. И коли эти зубки ранят юную леди, а сдается мне, что так оно и есть, так вот он я, и напильнички у меня есть, и долото, и щипчики. И коли ее светлость пожелает, я ей зубки подточу, и станут они не как у рыбы какой-нибудь, а какие полагаются юной красавице, а уж она-то как есть красавица. Эй! Никак юная леди недовольна? Нужто я распустил свой болтливый язык? Нужто оскорбил ее?

Юная леди и впрямь выглядела очень сердитой, отойдя от окна.

— Да как этот урод посмел меня оскорблять? Где твой отец? Я потребую от него извинений! Мой отец привязал бы этого негодяя к столбу, угостил кнутом, а потом прожег бы до костей нашим фамильным клеймом!

Она отошла от окна на шаг-другой, села, и едва она потеряла обидчика из виду, как гнев ее улетучился столь же быстро, как и вспыхнул. Постепенно к ней вернулось ее обычное настроение, и она, казалось, вовсе позабыла о горбуне и его предложении.

В тот вечер отец мой был не в духе. Войдя в гостиную, он поведал нам еще об одном случае, весьма сходном с двумя прежними, недавно завершившимися смертью. Сестра молодого крестьянина из нашего поместья, живущая всего в миле от нас, тяжело заболела. По ее словам, на нее тоже кто-то напал и стал душить, и теперь она медленно, но неуклонно угасает.

— Но все это, — добавил отец, — имеет строго естественные причины. Эти бедные люди заражают друг друга предрассудками и тем самым повторяют в воображении образы тех ужасов, что поразили их соседей.

— Но уже сами обстоятельства способны ужасно напугать человека, — сказала Кармилла.

— Как? — спросил отец.

— Я тоже боюсь представлять себе подобное. Мне кажется, что такие видения не менее страшны, чем реальность.

— Все мы в руках Божьих: ничто не случится без его воли, и те из нас, кто любит его, закончат свою жизнь хорошо. Он создатель наш, он сотворил нас всех и позаботится о нас.

— Создатель! Естество! — воскликнула Кармилла. — И эта болезнь, поразившая страну, тоже естественна. Это порождение природы. Все происходит из природы, разве не так? И все в небесах, на Земле и под землей живет и действует так, как повелевает природа! Я так считаю.

— Доктор сказал, что сегодня к нам приедет, — сказал отец, помолчав. — Мне захотелось узнать, что он об этом думает и как, по его мнению, нам лучше поступить.

— От докторов мне никогда не было никакой пользы, — сказала Кармилла.

— Так ты была больна? — спросила я.

— Гораздо сильнее, чем ты за всю свою жизнь.

— Давно?

— Да, давно. У меня была именно эта болезнь, но я позабыла все, кроме боли и слабости, а они были не столь ужасны, как при других болезнях.

— Ты тогда была очень молода?

— Да, очень. Но давай больше не говорить об этом. Ты ведь не хочешь огорчать подругу?

Она томно взглянула мне в глаза, нежно обняла за талию и вывела из гостиной. Отец, сидя у окна, уже склонился над какими-то бумагами.

— Почему твоему папе нравится нас пугать? — со вздохом спросила прелестная Кармилла.

— Он нас не пугает, дорогая Кармилла, ему даже в голову такое не приходило.

— А ты боишься, дражайшая моя?