Собрание сочинений. Т. 17.

— Право, я люблю ее; чем больше я о ней думаю, тем больше люблю… Но все-таки, Пьер, не думайте, что я совсем поглупел, став верующим. Если я всеми помыслами своими в потустороннем мире, если я хочу верить в лучшую и более справедливую жизнь, все же я знаю, что в сей юдоли живут люди, и хотя некоторые из них носят клобук или рясу, они подчас совершают гнусные дела.

Снова наступило молчание. Каждый думал о своем.

— Я поделюсь с вами одной мыслью, которая часто приходила мне в голову… — продолжал Шассень. — Допустим, что Бернадетта была бы не простодушной дикаркой, а умной интриганкой, желавшей властвовать, покорять и руководить толпой; представьте себе, что бы тогда случилось… Грот и собор, несомненно, оказались бы в ее руках. Она возглавляла бы все религиозные обряды, сидя под балдахином, в золотой митре. И она же раздавала бы чудесные дары мановением своей властной ручки, направляя толпы в объятия бога. Она была бы царицей, святой, избранницей, единственным лицом, созерцавшим божество. И в сущности, это было бы справедливо — после мук она испытала бы блаженство и наслаждалась бы тем, что создала своими руками… А между тем, как видите, ее обошли, ограбили. Семена чудес, разбросанные ее рукой, взошли, а урожай собирали другие. Двенадцать лет, пока Бернадетта жила как подвижница в тиши Сен-Жильдара, победители-священники в золотых облачениях воспевали здесь чудеса, освящали церкви и здания, постройка которых стоила миллионы. Одна лишь Бернадетта не присутствовала на этих торжествах, утверждавших новую веру, созданную ею… Вы говорите, что Бернадетте пригрезилось все это во сне. Какой же это чудный сон! Она перевернула целый мир, а сама так и не проснулась!

Они остановились и сели отдохнуть на придорожный камень. Гав, очень глубокий в этом месте, катил перед ними свои голубые воды с темным отливом, а дальше он разливался широкой рекой по каменистому руслу, превращаясь в пенистый поток снежной белизны. С гор веяло прохладой, солнце золотым дождем рассыпало свои лучи.

Рассказ о том, как злоупотребили наивностью Бернадетты и как потом от нее отделались, вызвал новый взрыв возмущения у Пьера; опустив глаза, он думал о несправедливой природе, позволяющей сильному пожирать слабого.

— А вы знали аббата Пейрамаля? — спросил Пьер, взглянув на Шассеня.

Глаза доктора заблестели, и он с живостью ответил:

— Конечно! Это был святой человек, прямой и сильный, настоящий апостол! Вместе с Бернадеттой он достаточно потрудился во славу лурдской богоматери. Как и Бернадетта, он жестоко пострадал и умер за это дело… Тот, кто не знает этой истории, не представляет себе, какая разыгралась здесь драма.

И Шассень подробно рассказал Пьеру о том, что произошло в свое время в Лурде. Когда Бернадетте являлись видения, аббат Пейрамаль был лурдским священником. Высокого роста, широкоплечий, с львиной головой, истый сын родного края, он обладал живым умом, был честен, добр, но порою проявлял грубость и властолюбие. Казалось, он был создан для борьбы; враг ханжества, он выполнял свой долг, ничуть не скрывая широты своих взглядов. Вначале он отнесся к Бернадетте с недоверием, не верил ее рассказам, допытывался, требовал доказательств. Только позднее, когда толпами овладел могучий порыв веры и они увлекли за собой самых непокорных, он наконец смирился; этот защитник сирых и убогих возмущался, узнав, что девочку хотят посадить в тюрьму: гражданские власти преследовали одну из его овечек, в нем проснулся пастырь, и он принялся защищать ее со всем пылом человека, стоящего за справедливость. Затем он поддался очарованию этого простодушного и правдивого ребенка, слепо уверовал в нее и полюбил так же, как все. Зачем отвергать чудеса, раз о них говорится во всех священных книгах? Ему, священнослужителю, при всей его осторожности, не подобало проявлять вольнодумство, когда весь народ преклонял колена, а церковь находилась накануне нового, огромного торжества. К тому же таившийся в Пейрамале предводитель людских толп и созидатель обрел наконец широкое поле деятельности; он отдался целиком великому делу со всею силой своего темперамента и жаждой победы.