Собрание сочинений. т.2.

Наконец тот появился. Обегав пол-Марселя и так и не найдя друзей, он зашел в первую попавшуюся казарму, где два сговорчивых сержанта согласились быть его секундантами.

Едва их фиакр остановился рядом с экипажем Филиппа, как шаги уже были отсчитаны, пистолеты заряжены; все было проделано быстро и в полнейшем безмолвии; секунданты и не пытались помирить противников. Никогда еще приготовления к дуэли не были столь торопливыми и несложными.

Враги встали друг против друга, и Филипп, которому выпал жребий стрелять первым, поднял пистолет и прицелился.

Он содрогнулся от тяжелого предчувствия. До приезда г-на де Казалиса он задумчиво смотрел на высившиеся вокруг него сосны — свидетелей его былой любви. Судьба подчас бывает безжалостна: с тех пор здесь ничто не изменилось, так же зелен был лес, так же чист простиравшийся над ним необъятный небосвод, так же спокойно и мирно расстилались вокруг поля.

Поднимая пистолет, Филипп вспомнил, что на этом же месте Бланш впервые подарила ему свой поцелуй. Это воспоминание особенно сильно взволновало молодого человека. Сердце, казалось, пророчило ему: «Здесь ты согрешил, здесь и будешь наказан».

Дрожащей рукой Филипп спустил курок. Он почти не целился, и пуля пролетела мимо его противника, сломав ветку сосны.

Теперь поднял пистолет г-н де Казалис. Он прицелился, лицо его исказилось, глаза горели. Судовладелец и Совер, оба очень взволнованные, со страхом ждали выстрела. Став вполоборота, Филипп смело смотрел на грозное дуло пистолета. По правде говоря, он его не видел. Он невольно думал о Бланш, а внутренний голос кричал все громче: «Здесь ты согрешил, здесь и будешь наказан».

Раздался выстрел. Филипп упал.

Господин Мартелли и Совер бросились к нему. Он лежал на траве, прижав руку к правому боку.

— Вы ранены? — дрожащим голосом спросил бывший грузчик.

— Нет, убит, — прошептал Филипп. — Это место стало для меня роковым.

Он потерял сознание. Секунданты с минуту совещались. Торопясь на место дуэли, они не позаботились о враче. Теперь нужно было как можно скорее перевезти раненого в Марсель.

— Я отвезу его в Марсель в больницу, — сказал г-н Мартелли, — там он скорее получит помощь… Вы же тем временем бегите к брату и предупредите его обо всем… Но смотрите, чтобы Фина и маленький Жозеф ни о чем не догадались.

Оба секунданта были в таком отчаянии, словно теряли родного человека. Совер помчался в сторону Сен-Жюста, а г-н Мартелли, с помощью сержантов, перенес Филиппа в экипаж. Г-н де Казалис, притворившись равнодушным, удалился, но сердце его бешено колотилось от радости.

Судовладелец приказал кучеру ехать медленно. Весь мучительно долгий час, пока длился этот скорбный переезд, Филипп лежал бледный и бесчувственный, и г-н Мартелли поддерживал его голову, оберегая от толчков. Пытаясь остановить кровь, он приложил к ране платок; молодой человек слабел на глазах, и г-н Мартелли боялся, что не довезет его до больницы.

Но вот они приехали. Когда судовладелец сказал, что привез раненого, ему довольно резко ответили, что мест нет. В конце концов Филиппа все же приняли, но свободные койки оказались только в холерном бараке, и его поместили туда. Осмотрев рану, врач покачал головой и сказал, что Филиппа можно положить куда угодно: ему уже не страшна никакая зараза.

Господин Мартелли сопровождал Филиппа. Он не хотел до приезда Мариуса оставлять его одного. Барак, в который он вошел, выглядел зловеще. Это было длинное, тускло освещенное помещение; вдоль стен белело два ряда кроватей, похожих на гробы. В них лежали трупы, одеревеневшие в момент агонии. В этой длинной холодной палате выла и корчилась холера.

Монахини — нежные и хрупкие женщины — спокойно переходили от одной кровати к другой, помогая врачам.

Господин Мартелли присел возле койки, на которую положили Филиппа. В палате витала смерть. Судовладелец наблюдал за монахинями — этими кроткими утешительницами, — хлопотавшими возле агонизирующих больных.

В нескольких шагах от него одна монахиня старалась ласковым словом скрасить последние минуты жизни какого-то старика. Лицо этого человека, искаженное предсмертной судорогой, показалось г-ну Мартелли знакомым. Он подошел ближе и с болью в сердце узнал аббата Шатанье. Священник умирал. Он пал жертвой своего пламенного человеколюбия. С начала эпидемии аббат Шатанье не знал ни минуты отдыха: днем и ночью он поднимался в мансарды, посещал бедняков, пораженных страшным недугом; помогая несчастным, он продал все, что у него было. Наконец, у аббата осталось только то, что было на нем, и он стал просить милостыню у богачей. В это утро молниеносный приступ холеры свалил его, когда он выходил из какого-то дома на улице старого города. Его тут же отвезли в больницу. И вот уже два часа, как аббат Шатанье без единого стона переносил невыразимые муки.

Господин Мартелли подошел к священнику. Смертная пелена уже застилала глаза аббата и скрыла от него все земное. Но он все же узнал судовладельца. Страдалец улыбнулся, но не смог произнести ни слова, он только поднял руку и указал на небо.