Собрание сочинений. т.2.

Гийом потребовал ключ от лаборатории и поднялся туда вместе с медиком. Он повел бы его, куда бы тот ни попросил, в конюшню или в погреб — куда угодно, не выказав ни малейшего удивления, даже не сознавая, что делает.

Но когда они открыли дверь в лабораторию, Гийом вышел из своего оцепенения, настолько он был потрясен видом этой комнаты. Все так переменилось в огромной зале, что юноша с трудом узнал ее. Он был здесь почти три года назад, в тот самый день, когда отец запретил ему заниматься каким бы то ни было трудом, какой бы то ни было наукой. Тогда в лаборатории поддерживались превосходный порядок и чистота: изразцы печи сверкали; стекло и медь приборов отражали громадное светлое окно; вдоль стен тянулись полки со всевозможными банками, колбами, сосудами всех видов; на столе были разложены огромные книги, стопки исписанной бумаги. Он вспомнил, с каким почтительным удивлением смотрел тогда на эту мастерскую познания, которую с такою методичностью заполнял целый мир предметов. Здесь покоились плоды долгой, полной трудов жизни, хранились драгоценные секреты ученого, который более полувека выведывал у природы ее тайны, не желая никому доверить результаты своей горячей любознательности. Войдя в лабораторию, Гийом ожидал увидеть все на своих прежних местах — аппараты и полки, книги и манускрипты. Но он вступил в мир истинного разрушения. Точно шквал пронесся по комнате, все разорив, запачкав; печь, почерневшая от дыма, казалось, потухла много месяцев назад, давно остывшая зола просыпалась на паркет; медные части аппаратов искривились, стекло треснуло; колбы и склянки, стоявшие на полках, были разбиты вдребезги, и осколки их образовывали кучу в углу комнаты, подобно тому как в конце некоторых улочек громоздятся горы бутылочных черепков; сами полни покосились и повисли; казалось, их вырвала из креплений чья-то разъяренная рука; книги и рукописи были разорваны и наполовину сожжены, они валялись кучей в другом углу комнаты. Разруха царила здесь не со вчерашнего дня: верно, прошло немало времени с тех пор, как лаборатория была разгромлена, — с потолка свисали клочья паутины, плотный слой пыли лежал на валявшихся повсюду обломках.

При виде такого разгрома у Гийома сжалось сердце. Теперь он все понял. Когда-то отец говорил ему о науке с глухой ревностью, с горькой иронией. Она была для него похотливой и жестокой любовницей, которая своим сладострастием довела его до изнеможения; из любви к ней и презрения к толпе он не желал, чтобы после его смерти кто-то владел ею. И с бесконечной болью молодой человек представил себе тот день, когда старый ученый в приступе бешенства разрушил свою лабораторию. Он словно видел, как граф ударом ноги отшвыривает приборы, бросает их о стены, разбивает колбы о паркет, вырывает полки из гнезд, рвет и сжигает рукописи. За какой-нибудь час или даже за несколько минут были уничтожены плоды упорных исследований, на которые ушла целая жизнь. И вот наконец ни одно из его открытий, ни одно из его наблюдений не существует больше — он стоит в своей лаборатории один среди окружающего его хаоса. Тогда, должно быть, он сел и с непонятной и страшной улыбкой вытер взмокший от пота лоб.

Гийом холодел, думая о тех ужасных днях, которые его отец проводил потом в этой комнате, в этой могиле, где была погребена его жизнь, его труды, его страсть. В течение нескольких месяцев он, как и прежде, запирался там, ни к чему больше не притрагиваясь, шагая взад и вперед по лаборатории, думая, что наконец обрел желанное небытие. Он давил ногами обломки своих дорогих приборов, пренебрежительно отбрасывал в сторону обрывки рукописей, черепки колб, на дне которых сохранялись еще частицы исследуемых или открытых им веществ; он довершал дело разрушения, опрокидывал случайно оставшийся полным тигель, наносил последний удар каблуком по какому-нибудь аппарату. Какие мысли, исполненные высшего презрения, какая горькая насмешка, какая любовь к смерти владели этим могучим умом в те бесконечные праздные часы раздумий, которые провел он среди развалин им же самим уничтоженного детища!

Ничто не уцелело. Гийом обошел комнату и в конце концов заметил предмет, который пощадила рука его отца: это был похожий на этажерку, прикрепленную к стене, небольшой застекленный книжный шкаф, где стояли флаконы, наполненные разноцветными жидкостями. Здесь граф, посвящавший много времени токсикологии, запер сильные яды, открытые им и еще неизвестные науке. Маленький книжный шкаф попал сюда из гостиной первого этажа, Гийом вспомнил, что видел его в детстве; шкаф был сделан из дерева, вывезенного с островов, с медными украшениями на углах и изящной инкрустацией по бокам. Этот драгоценный шкаф чудесной работы вполне мог бы украшать будуар хорошенькой женщины. На каждой склянке пальцем, смоченным в чернилах, граф написал большими черными буквами: «Яд».