Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961–1972

Самые лучшие люди из тех, что я знал, не хотели
самые лучшие книги из тех, что я знал, раскрывать,
не разбирались в гуаши, а что до пастели,
думали: это кровать.

Первый мной встреченный гений был писарем роты.

Быстро, как будто планета Земля обороты,
он совершал осмысленье планеты Земли.
Вскоре — его перевели.

Самые лучшие люди — самые занятые.

Это, наверное, были солдаты простые.
Чем занятые? Им надо творить чудеса
каждые полчаса.

Им достается не рукопись — только машинопись.

Скоропись духа — искусство — им не разобрать.
Живопись им непонятна, как клинопись.
Песни — любили орать.

Вот отоспятся, отстроются и наедятся —

и на искусство, как следует, наглядятся.

БОЛЬ В ГЛАЗАХ

Всю-то жизнь я читал. За это
получаю, как всякий любой,
резь в глазах — как от сильного света,
как от света прожектора — боль.

За все листанные газеты,

что домой ворохами я нес,
резь в глазах, как от сильного света,
боль до слез.

За текущую макулатуру, —

нет того, чтобы мимо текла, —
за все читанное мною сдуру
боль зеницы мои свела.

Сколько книг человеку нужно?

Семь книг?
Шесть книг?
Пять книг?
Жизнь и год-полтора еще нужно,
чтоб во всем разобраться в них.

Я теперь на руках их держу,

поразмыслю,
вдумчиво взвешивая,

а потом:

— Извините, — скажу.
Сдержанно скажу.
Вежливо.

СТАРЫЕ РИФМЫ

Хорошая рифма, словно старинное,
сто раз проигранное: «мглу-углу»,
хорошая,
                 пусть слышанная сторицею,
опять пластинкой идет под иглу:
все круги ее кружения,
все биения ее часов,
все пузыри ее брожения,
эхо всех ее голосов!

Рифмы, поддержанные двумя веками

русской поэзии, — ее труды.
Рифмы, истоптанные — половиками!
Рифмы, цветущие — сады!

Не снятые с вооружения, как штык,

хранимый на случай рукопашной схватки,
едва ощутимые, как рельсовый стык,
незабываемые, как родовые схватки!

Нет,

не случайно,
не даром,
не просто
первыми в голову приходят они же —
рифмы человеческого роста,
не выше,
не ниже.

Немало книг успею издать,

преодолею мели и рифы.
О, если бы мне удалось создать
одну
новую
старую
рифму!

КАКИЕ ЛИЦА У ПОЭТОВ

На словопрении обычном и привычном, послушав речи и окутав плечи какой-то оренбургскою рваниною, ко мне нагнулась, шатнулась, устремилась, ко мне метнулась Ксения Некрасова и громким, истовым, распевным шепотом сказала:

КАКИЕ ЛИЦА У ПОЭТОВ!

Я огляделся. Более того. Я щелкнул выключателем сознания, заведующим звуками. Все стихло. Бесшумно шевелившиеся губы оратора сложились в язвительную, горькую, лихую и благородную усмешку. Какие взгляды он метал! В Сенате — римляне, в Ареопаге — афиняне, в Конвенте — робеспьеристы метали менее значительные взгляды. Действительно:

КАКИЕ ЛИЦА У ПОЭТОВ!

Какие лбы! Какие подбородки! Хладеющая лава оскорбленности. Обвал эмоций. Водопад счастливости. Кардиограмма чувств и мыслей. Карта, притом рельефная, их жизни в искусстве. Как не сказать:

КАКИЕ ЛИЦА У ПОЭТОВ!