Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961–1972

Справедливости глухое чувство
глухо, но не немо.
Пальцы сжав до костяного хруста,
зазвенев от гнева,
загораясь, тлея, полыхая,
распахнувши душу,
чувство справедливости глухое
я обрушу.

Этого приемника питанье

емко без границы,
то ли в генах, то ли в воспитаньи,
видимо, хранится.
Даже осуждающие взгляды
эту сеть питают.
А другого ничего не надо.
Этого хватает.

Справедливость слышит очень плохо,

но кричит истошно,
так, что вздрагивает вся эпоха,
вслушавшись оплошно,
так, что вздрагивают все державы:
мол, сейчас начнется.
Если справедливость задрожала,
мир качнется.

Доказательств никоторых нету,

нету основанья,
но трясет великую планету
мальчика рыданье.
Вдруг преодолев свою сонливость,
вялую истому,
слушает глухая справедливость
тихонькие стоны.

«Как выглядела королева Лир…»

Как выглядела королева Лир,
по документам Королёва Лира,
в двадцатые — красавица, кумир,
в конце тридцатых — дребезги кумира?

Как серебрилась эта седина,

как набухали этих ног отеки,
когда явилась среди нас она,
размазав по душе кровоподтеки.

К трагедии приписан акт шестой:

дожитие. Не жизнь, а что-то вроде.
С улыбочкой, жестокой и простой,
она встает при всем честном народе.

У ней дела! У ней внучата есть.

Она за всю Европу отвечала.
Теперь ее величие и честь —
тянуть все то, что начато сначала.

Все дочери погибли. Но внучат

она не даст! Упрямо возражает!
Не славы чад, а просто кухни чад
и прачечной седины окружает.

Предательницы дочери и та,

что от нее тогда не отказалась,
погибли. Не осталось ни черта,
ни черточки единой не осталось.

Пал занавес, и публика ушла.

Не ведая и не подозревая,
что жизнь еще не вовсе отошла,
большая, трудовая, горевая.

Что у внучат экзамены, что им

ботинок надо, счастья надо вдоволь.
Какой пружиной живы эти вдовы!
Какие мы трагедии таим!

«Темницы двадцатого века…»

Темницы двадцатого века
с их лампами в тыщу свечей
для бедных очей человека,
для светолюбивых очей.

Темницы с горючею лампой,

истории тормоза,
со светом, как будто бы лапой
царапающим глаза.

И эти темницы, считают,

похуже, чем древние те,
и в этих темницах мечтают
о тьме,
                о сплошной темноте.

«Я рос и вырос в странной стране…»