Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма

Дорогой Байль, я бросаю высокий стиль и повторяю тебе языком самой что ни на есть прозаической прозы, что начинаю учить словесность,а как только получу диплом, возьмусь за юриспруденцию. Эта профессия (раз уж профессия необходима) во многом близка моим взглядам. Итак, я решил стать адвокатом, но можешь быть уверен, что уши писателя всегда будут высовываться из-под судейской шапочки. Вот что, ты ведь занимался словесностью самостоятельно, так скажи мне, в каких пределах я должен изучить греческий и латинский, словом, какой минимум знаний необходим для сдачи экзамена. Например, придется ли мне сочинять латинские стихи, делать переводы с французского на греческий и т. д.? Заниматься я буду дома (не смейся, я будузаниматься), а репетитора найму только для того, чтобы он исправлял мои письменные работы. Теперь моя позиция тебе совершенно ясна, и ты можешь в нескольких словах набросать для меня программу действий. С нетерпением жду ответа. Оторвись на минуту от своей книжки, скажи, что проделал с латинским и греческим ты сам, и я полюблю тебя еще больше. — Что до степени бакалавра наук, то я вовсе не отказываюсь от этой мысли. Как только меня примут на факультет словесности, тотчас начну второе сражение — в Сорбонне.

Уверен, что ты одобришь мое решение. Есть лишь один путь к успеху — работа. Я всегда говорил это. Небо послало моего доброго ангела, чтобы меня разбудить, и уж больше я не усну. Это трудная задача, и на некоторое время придется мне распрощаться с чудесными золотыми мечтами, но я верю — они толпой сбегутся на мой зов, когда наступят лучшие времена.

Желаю тебе провести дни карнавала веселее, чем их предстоит провести мне. У меня, очевидно, они будут весьма унылыми. Чувствую себя прекрасно, трубочка моя потихоньку дымит. Желаю, чтобы твое здоровье и твоя носогрейка были не хуже, чем у меня.

Передай поклон родителям. Жму руку.

Твой прилежный друг.

1860 © Перевод Д.Лившиц

ПОЛЮ СЕЗАННУ

Париж, 16 января 1860 г.

Дорогой Сезанн!

Оказавшись обладателем огромной суммы в двадцать сантимов и обдумывая, как наилучшим образом ее истратить, я решил, что этих денег как раз хватит на то, чтобы немного поболтать с тобой. Я заполню четыре странички и, подобно богу, сотворившему мир, скажу: «Это хорошо!»

Читаю Данте, и вот фраза, которую я нашел в песни V «Ада»: «Любовь, любить велящая любимым» — и т. д. И я подумал, что самому богу угодно, чтобы великий поэт оказался прав. Я знаю одного превосходного юношу, который сильно влюблен, и мне бы хотелось, чтобы любовь повелела любить и женщине, которую он любит. Это было бы огромным счастьем для моего друга. По крайней мере, когда Смерть протянет к нему свои острые когти, он сможет сказать: «Я не боюсь тебя, я знал любовь и могу умереть». И, как Виктор Гюго, он воскликнет:

Я нынче в спор вступлю с бегущими годами:
— Бегите, быстрые! Мне больше не стареть!
Что соблазнять меня увядшими цветами?
Цветку моей души вовеки не истлеть

[58].

……………………………………………

Недавно у одной знакомой дамы я увидел старинную закоптевшую гравюру. Я не мог оторвать от нее глаз, и восторг мой был оправдан, когда оказалось, что она подписана Грезом. На ней изображена молоденькая крестьянка, высокая, редкостной красоты линий. Настоящая олимпийская богиня, но выражение ее лица так наивно и так мягко, что эта красота почти что превращается в миловидность. Трудно сказать, что в ней лучше, — задорное личико или великолепные плечи. Когда смотришь на нее, испытываешь одновременно нежность и восторженное изумление. Я плохо разбираюсь в рисунке, я не знаю, хороша ли эта гравюра, но знаю одно — она мне нравится. Впрочем, Грез всегда был моим любимцем, и я долго стоял перед офортом, обещая себе влюбиться в оригинал, если только у подобного портрета, который, конечно, является мечтой автора, может найтись оригинал.

Ты знаешь Ронсара? Должно быть, нет. Вот стихи этого поэта:

Пойдем, возлюбленная, взглянем
На эту розу, утром ранним
Расцветшую в саду моем.
Она, в пурпурный шелк одета,
Как ты, сияла в час рассвета
И вот уже увяла днем.

[59]

И подумать только, что г-н Депрео осмелился критиковать человека, способного написать такие стихи! Буало! Евнух! Поэт, который замечает в стихе только цезуру и рифму. Как прекрасно сказал Альфред де Мюссе: автор «Налоя» [60]вместо нектара, которым угощали нас поэты средневековья, потчевал своих читателей «остуженным лекарственным отваром».