Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма

Мы наверняка увидимся только в январе. Меня задержала необходимость наблюдать за каменщиками, а теперь я остаюсь здесь, тая лукавую мысль отменить потихоньку встречу Нового года. И потом мне здесь очень хорошо работается. Деревня восхитительна в морозные дни. Но я не так уж много сделал, как Вы думаете, — когда я вернусь домой, у меня будет написано четыре главы из шестнадцати — четверть книги. Приеду не раньше зимы семьдесят девятого — восьмидесятого года. Но я очень доволен, а это уже награда.

Вы знаете, что около 10 января состоится премьера драмы «Западня» [117]— еще один ужасный вечер, уготованный мною для друзей! Правда, моего имени на афише нет, однако же за эту затею расплачиваться придется мне. Декорации будут великолепные; что же касается исполнения, то оно меня немного беспокоит. В конце концов театр интересует только выручка.

Флобер написал мне грустное письмо. Я знаю, что дела его идут очень плохо. Но это вопрос весьма деликатный, [118]и боюсь, что мы не сможем в это как-либо вмешаться.

Вот и все, дорогой друг. Я хотел Вам сказать, что с Вашей стороны очень славно было написать мне, а еще я хотел напомнить, что рассчитываю Вас видеть на премьере «Западни».

Крепко жму руку.

С живейшим любопытством жду «Братьев Бендиго», [119]о которых говорили мне Сеар и Гюисманс. Это, кажется, что-то совсем новое, очень личное и очень хорошее. Я рад, что Вы довольны. Кстати, я только что опубликовал французский текст моей статьи о Вас, которая напечатана на русском языке в Петербурге. Вы ее найдете в «Реформ» от 15-го числа — в том самом журнале, который так мало платит своим сотрудникам.

ЭДМОНДО ДЕ АМИЧИСУ

Медан, 23 декабря 1878 г.

Любезный собрат по перу!

Я еще в деревне, несмотря на позднее время года, и только вчера прочитал великолепную статью, которую Вы мне посвятили. Как передать Вам мое восхищение, мое волненье? Не я, а Вы — великий писатель. Это Вы — наблюдатель, это Вы — художник. Спасибо тысячу раз, и снова спасибо. Именно сейчас, когда Вы так чудесно говорите обо мне в Италии, меня поносят во Франции. Хорошо бы уехать к Вам, разбить палатку рядом с Вашей на родине моего отца.

Горячо жму Ваши руки, прошу верить, что вечно буду Вам признателен.

ЛЕОНУ ЭННИКУ

Медан, 28 декабря 1878 г.

Конечно, нет, дорогой Энник, меня не волнует вся эта шумиха; разве только в первый день я немного рассердился. Но правда явно на нашей стороне, и мы можем быть совершенно спокойны. Я очень счастлив, что возвращаюсь в Париж и смогу пожать руки всем вам; тем более что драка вокруг «Западни» нас позабавит. Вы знаете, что я рассчитываю на Вас лично. Я приеду 3-го числа. У нас будет время сговориться, потому что, кажется, пьеса раньше 15-го не пойдет.

Что же это за личность дала материал Монжуайе для статьи в «Голуа»? Впрочем, статья вежливая, хотя и полна неточностей. О Вас пишут хорошо, и мне это приятно.

До скорого свидания. Прочтите мой понедельничный фельетон в «Вольтере».

Искренне Ваш.

1879 © Перевод С. Рошаль

ГЮСТАВУ РИВЕ

Париж, 12 февраля 1879 г.

Милостивый государь!

Я прочел Вашу статью [120]и благодарю Вас, ибо Вы старались быть беспристрастным, это очевидно. Но почему Вы приписываете мне идеи, которых у меня никогда не было? Почему судите обо мне, не читав меня? Кажется, Вы человек молодой; не повторяйте же всех глупостей, которые распространяют обо мне и моих произведениях.

Вы спрашиваете: «Откуда эта узость ума, обедняющая искусство?» Эта узость — любовь к правде, расширяющая сферу науки. Как видите — сущий пустяк.

Впрочем, писать об этом слишком долго. Я только чуть переделаю Ваше заключение: я — ничто, сударь, а натурализм — это все, ибо натурализм — это сама эволюция современной мысли.

Это он двигает наш век вперед, а романтизм был лишь коротким периодом начального толчка.

Вы говорите, что натурализм ограничивает литературный горизонт; напротив, он открывает бесконечность, подобно тому как наука Ньютона и Лапласа раздвинула границы неба, каким его видели поэты. Правда, у Вас о натурализме самое убогое представление, и я советую Вам уступить его репортерам, рыщущим в поисках материала. Ведь есть не только «Западня», сударь, — есть вселенная.

Примите, милостивый государь, уверения в совершенном моем почтении.

ГЮСТАВУ ФЛОБЕРУ

Париж, 17 февраля 1879 г.

Мне хотелось написать Вам, друг мой, чтобы сказать, что все мы действовали неуклюже в Вашем деле. [121]