Собрание сочинений. Т.26. Из сборников: «Поход», «Новый поход», «Истина шествует», «Смесь». Письма

Вы спрашиваете, не причинило ли мне затруднений то, что я вышел за пределы 1870 года и довел повествование в «Разгроме» до Коммуны. Но я с самого напала намеревался дойти до Коммуны, ибо Коммуну я рассматриваю как прямое следствие краха Империи и войны. Впрочем, много сказать о Коммуне я не могу. Добавлю, что действие «Доктора Паскаля», последнего романа серии — этого научного итога всей работы, будет происходить в семьдесят втором году, если не позже.

Нет, я не работал над романом во время моего последнего путешествия по Пиренеям. Я могу работать, только устроившись хотя бы на несколько дней в одном месте. На сей раз я вез в своем багаже пять первых законченных глав, надеясь их перечитать, а у меня даже и для этого не нашлось времени.

Нет, я не побывал ни в Эльзасе, ни в Лотарингии. Я хотел бы отправиться в Мюльхауз и вернуться через Бельфор, чтобы проделать весь путь отступления седьмого корпуса. Мой роман открывается этим отступлением. Но и я отступил перед скучными хлопотами о паспорте и перед назойливым любопытством, которое, несомненно, возбудила бы моя поездка. А потом, мне надо было написать всего несколько страниц, и я удовольствовался выписками, которые дал мне один из друзей. Моя главная забота — это Реймс и Седан, в особенности окрестности Седана.

Вы пишете о каких-то мыслях Флобера по поводу того случая, когда после разгрома при Седане французские пленные оскорбили проезжавшего мимо императора. Не знаю, что Вы имеете в виду. Мне Флобер на сей счет ничего не говорил. Об этом эпизоде существует легенда. Я выяснял, такая встреча могла произойти; я этим воспользуюсь, хотя сам факт не доказан. Он правдоподобен, а некоторые офицеры мне говорили, что он на самом деле имел место.

Название «Разгром» истории не имеет. Я его выбрал уже давно. Оно яснее всего выражает суть моего романа. Это не только война, это крушение династии, это крах целой эпохи.

А теперь Вы хотите знать, доволен ли я? Разве я Вам уже не говорил, что я никогда не бываю доволен книгой, пока я ее пишу? Я хочу вместить в нее все, я всегда в отчаянии оттого, что меня ограничивает объем книги. Создание романа для меня — мерзкая пытка, потому что он все равно не удовлетворяет мою властную потребность в исчерпывающей полноте. А этот роман мучает меня больше других, ибо он сложнее и запутаннее. Это будет самый длинный из всех моих романов. В нем будет тысяча рукописных страниц, что составит шестьсот печатных. Сейчас я заканчиваю вторую часть, то есть вторую треть книги. Кончу все только в апреле. Печатание начнется в «Лави попюлер» 20 февраля и будет длиться четыре с половиной месяца. Отдельным томом роман выйдет у Шарпантье 20 июня. Одновременно он выйдет в переводах в Германии, Англии, Америке, Испании, Португалии, Италии, в Богемии, Голландии, Дании, Норвегии, Швеции и в России.

Вот и все, любезный собрат. Пожелайте мне мужества и здоровья.

АЛЬФОНСУ ДОДЕ

Париж, 5 марта 1892 г.

Дорогой Доде, я надеялся высказать свое мнение о Вашей книге [144]при личной встрече. Но боюсь, что мое посещение задержится, и потому решил написать Вам, с какой радостью, с каким волнением я только что прочел эту историю, такую изящную и трогательную.

Ведь я уже говорил Вам, что меня больше всего восхищают Ваши «ракурсы» — уж в моем-то сундуке они не водятся. Вы уместили на нескольких страницах много гуманных и важных мыслей и чувств. Да еще в изысканной форме, присущей лучшим из Ваших новелл. А между тем все это так грустно, так ужасающе жестоко. Право, очень хорошо.

До скорого свидания, дорогой Доде, наши лучшие пожелания г-же Доде и всем Вашим.

ПОЛЮ МАРГЕРИТУ

Париж, 12 марта 1892 г.

Меня необычайно тронуло, любезный господин Маргерит, Ваше хорошее, благородное письмо. Поверьте, я ждал его не для того, чтобы узнать и разгласить его содержание. К тому же это давняя история, а я не злопамятен. [145]

Вы вовсе не должны меня благодарить. Славная смерть Вашего отца высоко ставит его в истории, и простой правдивый рассказ романиста не может еще больше его возвеличить; но все же я очень рад, что это обстоятельство нас сблизило, теперь смогу пожать руку писателю, которого очень ценю и выделяю среди наших молодых романистов.

Примите уверения в моей сердечной преданности.

АЛЬФРЕДУ БРЮНО

Медан, 6 июня 1892 г.

Дорогой Брюно!

Посылаю Вам наконец несколько стихов, [146]которых Вы по моей вине так долго ждали. Я решил, что нужно разбить ритм тех строф, где говорится о ноже, и немного подчеркнуть их прозаичность, чтобы избежать сходства с романсом. Мне кажется, здесь достаточно будет ясности и силы. А сцене прощания в лесу, напротив, я придал широкое лирическое звучание. Этого Вы и хотели, не правда ли? Если Вы имели в виду что-то другое — скажите мне откровенно. У меня только одно желание — угодить Вам своими виршами.