Собрание сочинений. т.4. Крушение республики Итль. Буйная жизнь. Синее и белое

Но расчет, что противник сам полезет в бой в заведомо невыгодную для него обстановку, чуть не в раскрытую пасть, не мог быть подтвержден никакими стратегическими соображениями. Флот, связанный, ждущий врага чуть ли не под защитой крепостных орудий и посреди минных полей, терял не только стратегическое господство над морем, но и боевой дух и способность к активности.

В виду неподвижной армады, привязанной к месту, противник получал полную свободу стремительных операций набегов на побережье, методических погромов портов, полного сокрушения морских коммуникаций между югом России и Кавказом.

Культ старого Севастополя времен Крымской войны, приверженность к берегу, страх активных операций и непонимание идеи малой войны вели к прострации флота, к медленной и бесславной смерти.

* * *

Катер подходил к броненосцу. Серая стена вырастала над головой. Вплотную к ней, впереди трапа, стоял водоналивной пароход и поил пресной водой прорву водяных систерн. С кормы непристойно, как отрепья, свисали перепутанные концы, болталась повисшая боком беседка. С палубы несся нестройный гам базара. Это было совершенно непохоже на всегдашнюю гипертрофированную опрятность и торжественную тишину военного корабля.

Крючковой впился багром в трап, и Глеб выскочил на площадку.

С палубы свесилась офицерская голова и, окинув ошалелым взглядом катер, рявкнула:

— На разгрузку! Не болтаться у трапа. Живо!

Глеб поднялся на палубу. Офицерская голова уже исчезла, метнувшись куда-то к рострам. Проход на шканцы загораживала груда шестидюймовых снарядов. Они лежали рядами, как только что зарезанные поросята, и красные полосы на их шейках были похожи на зияющие раны перерезанных горл. Глеб растерянно остановился.

Куда сунуться в этой неразберихе?

— Полундра!..

Внезапный вопль над головой заставил Глеба отпрыгнуть. Вплотную над ним, качаясь на цепи крана, проплыли два огромных ящика.

Матросы бежали мимо, чуть не натыкаясь на мичмана, черт его знает откуда взявшегося на дороге. Он ощущался ими как явно постороннее тело. Они привыкли за эти дни к офицерам, вымазанным прикосновениями всех грузов, зачерненным растушевкой угля, одурелым. А этот был чистенький, как из бани, и не знал, куда приткнуться.

Один из матросов, волоча кранец, мельком взглянул на непонятного чистюлю.

— Где вахтенный начальник? — спросил Глеб.

Матрос поднял глаза к небу.

— Зараз був на юте, вашскобродь, а може, теперь и нема.

И, точно вспомнив что-то чрезвычайно спешное, рванулся от Глеба вместе с кранцем.

Глеб осторожно перелез через снаряды и пошел на ют. Настроение у него стало кислым. Он рассчитывал попасть на минную бригаду. Служба на броненосцах не прельщала его, он не любил эти громоздкие посудины, больше похожие на уездный город, чем на военный корабль. Но в штабе флота его весьма невежливо обрезали, заявив, что в военное время нет возможности считаться с какими-то там желаниями мичманов. Со стесненным сердцем он продолжал поиски вахтенного начальника, пока тот сам неожиданно скатился на него с трапа кормового мостика. Он был больше похож на кочегара, чем на представителя воинской чести и боевой готовности корабля. Через весь китель от плеча к поясу шла полоса ржавчины, локоть был порван, и обрывок материи болтался крылышком.

Только кортик, обязательная регалия вахтенного начальника, указывал на его звание.

Глеб взял под козырек.

— Мичман Алябьев. Назначен на корабль.

Вахтенный начальник полоумно уставился на Глеба.

Медленно сообразил и вяло козырнул.

— Здравствуйте. Руки не подам — не руки, а совки для сажи, черт знает что. Собственно, вам нужно явиться к старшему офицеру, но сам дьявол не скажет вам, где сейчас старший офицер. Кажется, он уехал ругаться с командиром порта… Куда? Куда прешь, строфокамил? — Вахтенный начальник прыгнул, как тигр, через крышку люка, схватил за плечи матроса, тащившего бачок с краской, повернул его и, дав должное направление, отдуваясь, вернулся к Глебу.

— Отправляйтесь пока к командиру. Может быть, он скажет вам что-нибудь путное, хотя сомнительно. Командир у себя. Спуститесь вниз, спросите вестового. А я извиняюсь.

Вахтенный повернулся и помчался на шкафут. На бегу обернулся.

— Фу черт, забыл. Лейтенант Ливенцов, прошу любить и жаловать.

Глеб засмеялся. Спустившись в кают-компанейский люк, он спросил у вестового путь в командирскую каюту. Вестовой провел его и сдал на руки командирскому вестовому.

В командирском салоне за столом, разбирая бумаги, сидел капитан первого ранга, широкоплечий и приземистый. Голубой отсвет иллюминатора обливал глазурью его лысину. Он вскинул от бумаг жесткую, как из проволоки, рыжую бороду с проседью.

Выслушав представление Глеба, он поморщился, пожевал губами и ворчливо сказал:

— Вряд ли вам придется что-нибудь делать, пока не утрясется мобилизационный бедлам. Включиться сейчас в корабельную жизнь новому человеку немыслимо. Только будете путаться и сбивать. Вообще же войдете в состав второй вахты. Отправляйтесь к лейтенанту Калинину. Больше ничего вам сказать не могу — голова кругом идет. Эк вас нелегкая принесла в такую минуту.