Собрание сочинений Т.4 "Работа актера над ролью"

   Эта работа хорошо нам известна по бесконечным упражнениям в классе тренинга и муштры. Я с ней довольно легко и скоро справился. Таким образом, сегодня, после моей неудачи на последнем уроке, я реабилитировал как себя, так, главным образом, и Ивана Платоновича. На этот раз я не пропустил ни одного самого маленького подсобного момента и тем доказал, что понимаю природу каждого из намеченных физических действий.

   Аркадий Николаевич вспомнил о нашем первом опыте с беспредметными действиями год назад, на памятном мне уроке, когда он впервые заставил меня считать пустышку вместо денег в этюде “сжигание денег“11.

   — Сколько времени было потрачено тогда на такую же работу, — говорил Аркадий Николаевич, — и как скоро вы справились с аналогичным заданием сегодня.

   После небольшой передышки он продолжал:

   — Теперь, когда вы поняли логику и последовательность, когда почувствовали правду физических действий, поверили в то, что делается на сцене, вам нетрудно повторять ту же линию действия в разных предлагаемых обстоятельствах, которые дает вам пьеса и которые придумывает и дополняет ваше воображение.

   Итак, что бы вы сделали сейчас, сегодня, здесь, в этом предполагаемом номере гостиницы, если бы вернулись домой после безрезультатного скитания по городу?

   Начните же, но только не играйте, а просто по чести решите и скажите: что бы вы сделали. Это вызовет в вас внутренние позывы к действию.

   — Почему же нельзя играть? Мне это легче.

   — Конечно. Наигрывать на штампах всегда легче, чем правильно действовать.

   — Я не про штампы говорю.

   — А между тем пока вы можете говорить только о них. Штампы всегда наготове, а подлинные, продуктивные и целесообразные действия, подсказанные изнутри, надо прежде нажить, чего вы и старайтесь добиться 12.

   Пущин улегся на диван. Вьюнцов начал готовиться к выходу трактирного слуги.

   Тем временем Аркадий Николаевич заставил меня стоять на сцене и громко разговаривать с самим собой:

   — Вспомню предлагаемые обстоятельства роли, ее прошлое, настоящее, — говорил я себе. — Что касается будущего, то оно относится не к роли, а ко мне, ее исполнителю. Хлестаков не может знать своего будущего, я же обязан. Мое дело артиста подготавливать это будущее с самой первой сцены роли. Чем безвыходнее мое положение в ужасном номере гостиницы, тем неожиданнее, необыкновеннее, непостижимее будет переселение в квартиру городничего, любовные интриги, сватовство.

   Вспомню весь акт по эпизодам.

   Я стал перечислять все сцены и наскоро обосновывать их своими предлагаемыми обстоятельствами.

   Кончив эту работу, я сосредоточился и ушел за кулисы.

   Уйдя за кулисы, я спросил себя:

   “Что бы я сделал, если б при возвращении в свой номер позади себя услышал голос хозяина?”

   Не успел я установить это “если б”, как что-то точно толкнуло меня в спину. Я ринулся и, сам не помню как, очутился на сцене, в своем воображаемом номере гостиницы.

   — Оригинально! — хохотал Аркадий Николаевич... — Повторите то же действие в каких-нибудь новых предлагаемых обстоятельствах, — приказал мне Торцов.

   Я медленно ушел за кулисы и после паузы приготовления отворил дверь и замер в нерешительности, не зная, входить ли в номер, или итти вниз в буфет. Но я вошел и что-то искал глазами как в самой комнате, так и через щелку двери, за кулисами. Соображая, применившись к положению, я опять ушел со сцены.

   Через некоторое время я опять вошел, капризный, недовольный, избалованный, и долго нервно осматривался, соображая и опять примеряясь к чему-то.

   Было проделано еще много всевозможных выходов, пока, наконец, [я] не сказал себе:

   — Теперь мне, кажется, понятно, как и с чем я бы вошел, если бы был на месте Хлестакова.

   — Как назвать то, что вы делали сейчас? — спрашивал [меня Торцов].

   — Я а_н_а_л_и_з_и_р_о_в-а_л, изучал самого себя, [Названова]13, в предлагаемых обстоятельствах Хлестакова.

   — Теперь, надеюсь, вы поняли разницу между подходом и суждением о роли от своего собственного и от чужого лица, между смотрением на роль своими или чужими глазами — автора, режиссера или критика?

   От своего лица переживаешь роль, а от чужого — дразнишь ее, подделываешься к ней. От своего лица познаешь роль умом, чувством, хотением и всеми элементами души, а от чужого лица, в большинстве случаев, — одним умом. Исключительно рассудочные анализ, понимание и творчество роли нам не нужны.

   Мы должны охватывать изображаемое лицо всем своим существом, духовным и физическим. Только такой подход я и признаю. К нему-то я и готовлю вас, через создание того правильного и полного самочувствия, при котором только и можно начинать работу над ролью.

.. .. .. .. .. 19 . . г.