Собрание сочинений. Том 03. 1978–1980

Будучи великим диалектиком, В. И. Ленин учил видеть и революционную роль реакционных периодов. Хотя на поверхности общественной жизни царит дух уныния, веховства, отреченчества, потеря веры в какое бы то ни было преобразование, дух «смирения» и «покаяния», увлечение антиобщественными учениями, мода на мистицизм и тому подобное, в толще народных масс идёт подспудная работа мысли, идёт «переоценка всех ценностей», усиливается интерес к теории, к азбуке, к учению с азов. «Миллионы, сразу разбуженные от долгого сна, сразу поставленные перед важнейшими проблемами, не могли удержаться долго на этой высоте, не могли обойтись без перерыва, без возврата к элементарным вопросам, без новой подготовки, которая бы помогла «переварить» невиданно богатые уроки и дать возможность массе несравненно более широкой пойти опять вперёд, уже гораздо более твёрдо, более сознательно, более уверенно, более выдержанно». Именно поэтому в такие периоды особенно важной становится задача оторвать массы идейно от реакции, научить их формам победоносной борьбы. Именно поэтому на повестку дня встают вопросы программы и тактики, оценки господствующих, наиболее распространённых или наиболее вредных для социализма идейно–политических течений данного времени. В. И. Ленин писал: «Без программы партия невозможна, как сколько–нибудь цельный политический организм, способный всегда выдерживать линию при всех и всяких поворотах событий. Без тактической линии, основанной на оценке переживаемого политического момента и дающей точные ответы на «проклятые вопросы» современности, возможен кружок теоретиков, но не действующая политическая величина. Без оценки «активных», злободневных или «модных» идейно–политических течений программа и тактика способны выродиться в мёртвые «пункты», проведение которых в жизнь, применение к тысячам детальных, конкретных и конкретнейших вопросов практики немыслимо с пониманием сути дела…»

Как бы долог ни был период реакции, новый революционный подъём неизбежен. Контрреволюция ещё царит, мнит себя непоколебимой, но в ней уже чувствуются новые черты, «когда полное уныние и зачастую «дикий» испуг проходит, когда заметно крепнет в самых различных и в самых широких слоях сознание — или, если не сознание, то ощущение, что «так дальше нельзя», что «перемена» нужна, необходима, неизбежна, когда начинается тяготение, полуинстинктивное, сплошь да рядом не определившееся ещё тяготение к поддержке протеста и борьбы». Постепенно усталость, оцепенение, порождённые торжеством контрреволюции, проходят, и становится видно, что массы «потянуло опять к революции». В этой, второй полосе контрреволюции она уже не способна к дальнейшему наступлению с прежней силой и энергией. Те, кто в начале наступления контрреволюции сбрасывал «революционные одежды», начинают менять окраску в противоположном направлении. «Всеобщее «полевение» буржуазии, значение которого само по себе не следует, преувеличивать, крайне характерно, как симптом, как признак надвигающейся новой эпохи, как отзвук глубоких революционных процессов, происходящих там, внизу, в глубинах народных… Одни с надеждой, другие с ненавистью, но все сознают, что приближаются новые бурные времена».

Контрреволюционные периоды подготавливают новое поколение революционеров, прошедших под руководством большевиков «политическую школу в событиях революции и контрреволюции, стремящихся отстоять задачи революции и методы её, найти соответствующие новым условиям исторического момента формы борьбы…». Разгул реакции изжил в них соглашательские иллюзии, веру в «доброту» и «порядочность» противников, научил твёрдости и беспощадности к врагам.

Большевики хорошо знали «итог буржуазных революций: вначале вооружить пролетариат, потом обезоружить, чтобы он не пошёл дальше». Вот почему на одно из первых мест в пропаганде и агитации было выдвинуто разоблачение контрреволюционности буржуазного правительства и преступного соглашательства мелкобуржуазных партий эсеров и меньшевиков, стремившихся к сделке с контрреволюционной буржуазией.

Мелкая буржуазия боялась довериться руководству революционного пролетариата. Hо «…в обществе ожесточённой классовой борьбы между буржуазией и пролетариатом, особенно при неизбежном обострении этой борьбы революцией, не может быть «средней» линии. А вся суть классовой позиции и стремлений мелкой буржуазии состоит в том, чтобы хотеть невозможного, стремиться к невозможному, то есть как раз к такой «средней линии». Опыт корниловщины ещё раз показал, что середины нет, а мелкобуржуазное правительство Керенского продемонстрировало, что ни твёрдости, ни решительности в подавлении монархического заговора оно проявить не способно. И это не случайно: «Вопрос о твёрдом курсе, о смелости и решительности не есть личный вопрос, а есть вопрос о том классе, который способен проявить смелость и решительность. Единственный такой класс — пролетариат. Смелость и решительность власти, твёрдый курс её, — не что иное, как диктатура пролетариата и беднейших крестьян».