Собрание сочинений. Том 1. Голоса

Олег, Олежка Григорьев… Помню, ехал к нему на край света, метро, потом – на трамвае. На краю света была уютная новая квартира, на стенах – коллекции бабочек, в секретере кости и череп, на столе бутылка водки, вокруг – пьянствующие уголовнички. Олег, сколько я помню, был всегда один, даже не женат. Какая женщина, скажите, выдержит бесконечное празднование неизвестно чего, неистовство духа, с русскими скандалами и примирениями, с битьем посуды, а также чужой и собственной морды?

Последние годы я встречался с ним у его верных, преданных друзей: в Ленинграде – у Инги Петкевич, в Москве – в мастерской архитектора Саши Великанова. Естественно, пили. Я заметил: в каком бы состоянии ни был Олег, стихи он слушал внимательно, мои – ревниво, всегда мог трезво оценить.

Познакомился я с Олегом давно, в Лианозове, у Оскара Рабина. Не знаю, исполнилось ли ему восемнадцать. Сидел, пил, слушал чужие стихи и читал свою повесть из жизни детского сада. Такой экзистенциализм на ночном горшке. Мне повесть понравилась, запомнилась. Стихи его дошли до меня сначала как фольклор. А потом от него самого я услышал всем известное: «Я спросил электрика Петрова…»

В последнюю нашу встречу Олег подарил мне свои стихи, изданные в Питере в виде газеты с рисунками «митьков». Книги появились лишь после его смерти. Как поэт Олег Григорьев ближе всего нам, лианозовцам. А вообще он – настоящий поэт широкого звучания и, главное, умница.

Когда я услышал о его гибели, я написал стихи:

…и смешались с живыми
например Олежка Григорьев —
да! у Великанова
кажется бутылки виски
не допили…
что же мне теперь
с каменным идолом
чокаться? —
стакан разбился
водка пролилась —
а? Великанов…

А его прекрасные стихи для детей у советских детских поэтов вроде Михалкова вызывали в свое время настоящую ярость.

ЛЕОНИД ГУБАНОВ

В середине 60‐х в нашей компании – и на Абельмановской, где Холин снимал полуподвал, и на Бауманской, где я тогда жил в комнате на четвертом этаже с балконом – на Елоховскую церковь, – появились странные сильно пьющие мальчики-поэты: Леня Губанов, Володя Алейников, Юра Кублановский и с ними еще полтора десятка мальчиков и девочек, всех не упомнишь. Хотя среди тех, кого я не помню, был и Саша Соколов, впоследствии замечательный писатель.

Главным, вожаком был Леня Губанов – поэт с совершенно ясными голубыми с сумасшедшинкой глазами и челочкой под блатного. Стихи были яркие, выразительные с очень смелыми образами, что называется имажистские. Тема в основном: я и Россия или: я, любовь и Россия. Губанов кочевал из одной мастерской и кухни в другую мастерскую и кухню, по ранним московским салонам и всюду читал свои стихи с огромным успехом.

Новое литературное течение уже просматривалось, но имени не имело. Надо было его срочно придумать. Помню, сидели мы у Алены Басиловой, которая стала потом женой Губанова, и придумывали название новому течению. Придумал сам Губанов: СМОГ. Самое Молодое Общество Гениев, Сила, Мысль, Образ, Глубина, и еще здесь присутствовал смог, поднимающийся с Садового кольца нам в окна. Нормальное название – для любого литературного течения подойдет.

Мне нравились эти поэты, что не прошло для меня даром и имело последствия.

Вместе с Володей Батшевым Губанов организовал первую демонстрацию под окнами Союза писателей СССР. Ребята торжественно пронесли плакаты с сатирическими надписями. В туалет Дома литераторов забросили кусок негашеной извести. В общем, разразился скандал. А на меня в Союз писателей был подан донос, где в числе других моих прегрешений (вроде «не наш человек») сообщалось, что я – не кто иной, как «фюрер смогизма». Как будто это такое еретическое учение «смогизм». Естественно, меня исключили из Союза писателей (а приняли буквально накануне).

Леонида Губанова не печатали. Не печатали, несмотря на то что стихи его нравились Евтушенко и другим маститым поэтам. Среди всего этого мелькания и кружения он был, как понимаю, совершенно одинок. И в 37 лет, как и предсказал себе в стихах – «рамка 37 на 37», – погиб. Нет, не умер – погиб.

АЛЕНА БАСИЛОВА

Без Алены Басиловой Москва 60–70‐х была бы, боюсь, неполна. Дом ее стоял прямо посередине Садового кольца примерно напротив «Эрмитажа», рядом был зеленый сквер. Теперь ни этого дома, ни сквера давно нет… А когда-то с раннего утра или посредине ночи мы кричали с улицы (она жила на третьем этаже): – Алена!!! – и соседи, как понимаете, были в восторге.