Читаем Собрание сочинений. Том 1. Голоса полностью

Еще две встречи были у меня с Иосифом. Первая, если я не ошибаюсь, в Белграде в 1990 году. Он еще сказал мне тогда: «Нет, не надо уступать им площадку». (Это про советских поэтов: я колебался, выступать ли мне с ними вместе на вечере.) На мой вопрос о его родителях, которых я знал, ответил коротко и страшно: «Трупы». Он показался мне старым, холодноватым и саркастичным, но, приглядевшись, я увидел, что эта ирония, главным образом, направлена на самого себя.

В последний раз, совсем недавно, я увидел уже не Иосифа, а тело Иосифа в гробу с откинутой крышкой-половинкой между двумя торшерами-светильниками в похоронном доме на Бликкер-стрит возле 6‐й авеню в Нью-Йорке. Тяжкая торжественность. Иосиф присоединился к своим родителям. И почудилась мне в его судьбе участь библейского Иосифа, который был продан в рабство своими братьями, а затем возвысился и стал почитаем в чужой стране, которую он сделал своей.

<p>ДМИТРИЙ БОБЫШЕВ</p>

Виктор Кривулин пишет в своей статье о поэте Бобышеве: «Передо мной фотография тридцатилетней давности: комаровское кладбище, пересохший хрупкий наст, четверо молодых людей, склоненных под тяжестью гроба с телом Ахматовой. Это Евгений Рейн, Анатолий Найман, Дмитрий Бобышев и Иосиф Бродский. Как бы ни складывались их отношения впоследствии, как бы ни расходились жизненные пути, сколь бы ни различался душевный и духовный опыт – эта четверка ленинградских стихотворцев навсегда останется в истории русской поэзии неким единым духовно-стилистическим сгустком, легендарной квадригой, впряженной в похоронную колесницу Анны Ахматовой в мартовские дни 1966 года.

Впервые стихи Бобышева были опубликованы в гинзбурговском «Синтаксисе» в 1959 году (перепечатано в журнале «Грани», № 58, 1965 год). Потом было знакомство с Анной Ахматовой в 1960 году – встреча, определившая дальнейшую судьбу молодого поэта. Ахматова посвятила Бобышеву едва ли не лучшее из поздних своих стихотворений. В начале 60-х – ореол известности среди многочисленных тогда любителей поэзии в Москве и Ленинграде, прелюдия шумной литературной славы, которой, впрочем, так и не воспоследовало. До 1964 года Бобышев появляется на литературных вечерах бок о бок с Бродским, Найманом и Рейном. Останется лишь достоянием мемуаров (как правило, недостоверных и поверхностных) литературная эйфория того времени, турниры поэтов в Д/к им. Горького, скандальные поэтические вечера в университете, столпотворения в «Кафе поэтов» на Полтавской, где я впервые увидел всю легендарную четверку вместе. Они возникли как-то одновременно и привнесли в накуренное переполненное помещение какой-то совершенно особый дух – над-стоящий над тогдашними нашими заботами и проблемами. Они держались плотной группкой, вели себя выспренне и даже высокомерно, словно оберегая от грубых внешних прикосновений то, что, при всей розности и несхожести, объединяло их».

<p>АНАТОЛИЙ НАЙМАН</p>

Возможно ли одного человека изобразить, рисуя другого – близкому ему? Анатолия Наймана я почти не знал, хотя встречал иногда. Красивый был человек в молодости, такой аккуратный, черный, черноглазый – вообще от него исходило ощущение ясности, четкости, выстроенности и некой «серебряности», в смысле традиций Серебряного века. Зато первую жену его, Эру, я знавал на протяжении многих лет. Читал у нее на квартире, как передо мной ранее читали свои стихи Бродский, Рейн – вся «четверка». Стареющее петербургское семейство, и мебель и картины – все под стать. Между тем от Эры Найман исходило такое внимание, такое понимание, что нельзя о ней не упомянуть. Это была одна из питерских муз, да не посетуют на меня, что пишу не о поэте.

Внимающие нам значат не меньше, чем мы, сочиняющие.

Анатолий Найман, один из знаменитой «четверки», работал долгое время рядом с Ахматовой, переводил вместе с ней, написал потом воспоминания. Первую поэтическую книгу издал только в 1989 году, в Нью-Йорке.

<p>ГЛЕБ ГОРБОВСКИЙ</p>

Наиболее яркий и талантливый поэт 60‐х годов. Его читали в обеих столицах, перепечатывали и увозили на Запад. В начале 60‐х мы сошлись, и время от времени виделись. Потом Глеб перестал пить, что само по себе прекрасно, но начал в своих стихах учить любви к родине и добру, что добром никогда не кончается. С тех пор мы не виделись. Но я по-прежнему люблю его ранние стихи. Они необыкновенно свежи, остроумны и правдивы.

<p>ВЛАДЛЕН ГАВРИЛЬЧИК</p>

Стихи Владлена написаны от лица советского человека. Лирический герой вполне мог зваться Владленом, потому что в стихах встречаются и «ленгорсолнце» и «лирмгновения». И название книги соответствующее – «Бляха муха изделия духа».

Поэт и художник принимает вас в своей мастерской, со стен смотрят портреты знакомых, на мольберте начатый портрет в стиле примитивиста Анри Руссо. Сам вальяжно сидит, опираясь на палку, в руке – зажатая «по-зековски» сигаретка. Говорит цветасто, похож на свои стихи, в общем. Таким и мне запомнился.

<p>ОЛЕГ ГРИГОРЬЕВ</p>
Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Том 2. Мифы
Собрание сочинений. Том 2. Мифы

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. Во второй том собрания «Мифы» вошли разножанровые произведения Генриха Сапгира, апеллирующие к мифологическому сознанию читателя: от традиционных античных и библейских сюжетов, решительно переосмысленных поэтом до творимой на наших глазах мифологизации обыденной жизни московской богемы 1960–1990-х.

Генрих Вениаминович Сапгир , Юрий Борисович Орлицкий

Поэзия / Русская классическая проза / Прочее / Классическая литература