Собрание сочинений (Том 2)

После работы он ел, отдыхал, разговаривал с Дорофеей, потом говорил: "Сходим в клуб", либо шел к Цыцаркину играть в очко - новая завелась игра... В газете читал только фельетоны и происшествия, а если брался за Дорофеину книгу, то держал ее больше месяца, и библиотекарша делала Дорофее замечание.

Скандалами и поучениями тут ничего не добьешься. Леня добрый, покладистый, она может на него влиять, но ведь Цыцаркин с Маргошкой тоже влияют; если он затоскует от ее поучений, то меньше будет ее любить, тогда Цыцаркины возьмут верх, и конец ее счастью. Как было у отца с матерью? Мать не умела приворожить отца, он тосковал с нею и уходил от нее.

Надо, чтобы Леня любил ее все крепче. Чтобы с нею ему было милей, чем со всеми Цыцаркиными на свете. Тогда он все сделает, что она захочет.

- Ох и устала я, Ленечка. Ноги замлели, так устала.

Она садится и скидывает туфли. Это выдумки: представляется без сил, чтобы он пожалел.

Он смотрит на ее маленькие ноги. Какое у него доброе лицо, у красавца моего писаного.

- Принести тебе воды? Сразу полегчает.

- Принеси, Ленечка, милый.

Со вздохом удовольствия она опускает ноги в теплую воду.

- Вот умник, что печку затопил.

- Хочешь, суп разогрею? Ты сиди.

Разогрей, разогрей. Жалей меня. Побольше вложи в меня сердца - больше будешь дорожить.

- Ленечка, ты слово такое знаешь, что ли? Приду - уж такая усталая... А ты около меня походишь, поухаживаешь, и опять я живая, хоть танцуй.

А то еще было представление:

- Опять у меня, Леня, не получается.

- С чем это?

- Да вот - топор. Не насажу, и все.

- Зачем брала? Сказано - не трогай. Опять ссадила, эх, силенка женская... Давай сюда.

Он берет у нее топор и исправляет насадку. Она смирно стоит рядом. Не хуже его она бы это сделала. С детства научена. Подумаешь, премудрость. Но ему приятно, что она бывает слабой и неловкой, - и хорошо. Люби меня!

- Прямо как маленькая. Самую что ни на есть простую механику осилить не может. На, поставь на место и не трогай. Не по твоему разуму инструмент.

Не всегда она могла играть и лукавить. Случались объяснения и ссоры.

На заводе были перевыборы завкома. Называли кандидатов, и женский голос сказал: "Куприянову". Дорофея оглянулась, от неожиданности покраснев... Встала женщина и сказала, что обязательно надо выбрать Куприянову, женотдел ее рекомендует как активистку, а женщин на заводе затирают, так чтобы она отстаивала в завкоме женские интересы.

Кто-то сказал, что Куприянова на производстве без году неделя. Но секретарь ячейки возразил: "Зато она боевая". Она не могла поднять глаза, когда за нее голосовали. Ее выбрали единогласно при одном воздержавшемся.

Радостная, спешила она домой. Была оттепель, лужи - набрала ледяной воды полные калоши. Вот наконец вагончик; в их половине темно - Леня у Цыцаркиных.

- Пришла-таки! - встретил он ее. - Садись скорей, я тут вылетел в трубу!

- Меня выбрали в завком! - сказала она.

- А? - спросил он. - Цыцаркин, ты это брось, слышишь, что я говорю? Эти штуки брось. Ободрал меня, сволочь, а теперь по гривеннику ставить, не пойдет!

Он был злой и взлохмаченный. Они, видно, давно тут прохлаждались: табачный туман висел в комнате - невзрачной, со следами снятых перегородок и остатками вагонного убранства. Маргошка, разомлевшая, сидела на откидном столике, свесив ноги в дырявых валенках и дымя папиросой. На обеденном столе валялись карты и деньги. Леня махнул рукой, монетка покатилась со звоном. Цыцаркин, сопя, нагнулся поднять.

- Юпитер, сердишься, значит, не прав! - сказал он из-под стола.

- У нас были перевыборы завкома! - опять сказала Дорофея. - Меня...

- Садись! - Леня схватил ее за руку. - Перебей ему счастье! Пан либо пропал! Есть у тебя деньги? Я проиграл всю получку! На четверых сдавай, Цыцаркин! Теперь посмотрим!

Проиграл получку! Дорофея ахнула. Беда - они и так уже должны в кассу взаимопомощи... Она скинула пальто и села около мужа; но было горько, что новость оставлена без внимания, некому даже сказать, не слушают, - горько до слез. Подавляя слезы, она подняла карты...

- Очко! - закричал Леня и, выхватив карты у нее из рук, шлепнул ими по столу. - Твой банк! Ставишь три рубля! Говори, Марго! Посмотрим! Она у меня счастливая!

Не в силах совладать со слезами, Дорофея перетасовала карты, дала снять, сдала.

- А у нас девятнадцать! - опять закричал Леня. - Ах, молодчина! Ну-ну, говори ты, Цыцаркин...

Дорофея заплакала откровенно. Никто не заметил. Леня хватал карты у нее из рук, придвигал к ней деньги... Плача, она держала банк и отыгрывала его получку. Леня встал, потянулся с силой, сказал: "Точка! Знай наших! Пошли, Дуся!" - и она пошла за ним на свою половину. Там она легла на постель, лицом в подушку, стараясь успокоиться. Он подсел, еще взбудораженный, с дикими глазами, и погладил ее по плечу.

- Ну что? - сказал он. - Ну, хватит. Ведь отыгрались.

- Я ра... ра... разве из-за этого! - сказала она. - Меня выбрали в завком! Я думала, ты обра... обрадуешься!

Он окончательно пришел в себя.

- Ох я дубина! - сказал он.

- Тебе твое удовольствие - самое главное, - сказала она. - Главней меня.