Собрание сочинений (Том 2)

Какие-то вещи запомнились на всю жизнь: как ходил, ходил к ней мастер из Харькова, она помогала ему разыскивать жену и детей. Как-то вошел, она подумала: "Опять он тут, а у меня ничего для него нет", а он сказал: "Вы больше не старайтесь, товарищ Куприянова, я узнал, они убиты при бомбежке". Он сказал по-украински: "их вбито", так что она не тотчас поняла... Или как старик в бобровой шапке бранился и лез вперед, а его не пускали; но он растолкал всех, пробрался к столу и требовал, чтобы она занялась с ним. Она сказала сухо: "Вы видите, я говорю с гражданкой", а он взялся за ворот шубы, вытянул шею и стал падать на тех, кто стоял сзади. Его подхватили, отнесли на диван, теперь уже все перед ним расступились. Дорофея вызвала "скорую помощь". Чей-то голос сказал: "Симуляция". Кровоизлияние в мозг - старик умер к вечеру; доктор наук, она забыла каких...

И тут же рядом ерунда. Примчался какой-то хорошо одетый, лицо знакомое, симпатичное и умное, кажется из театра; протиснулся, запыхавшись: "Дорофея Николавна, тут напротив мороженое продают, прикажите, чтобы эвакуированным без очереди"...

Уходила Дорофея с работы поздно ночью. Летом ли, в мороз ли, у нее кружилась голова, когда она выходила на воздух. Иногда в коридоре или на улице поджидал ее Леонид Никитич. Он брал ее под руку и вел домой молча понимал, что нужнее всего ей сейчас тишина. Задавал только один короткий вопрос: "Обедала?" - и они шли дальше по ночным улицам. Приноровился Леня водить ее под руку: уж так-то обоим ловко - и шаг легкий, дружный; за десятки лет выработался этот шаг. Дома был накрыт стол и нагрета вода для мытья, Дорофея садилась и смотрела, как Леня хлопочет, чтобы ее накормить.

- Сыта? - спрашивал он озабоченно.

- Сыта, - отвечала она, благодарно подняв на него глаза.

Их юность прошла. Им бывало жалко той ранней, сумасшедшей любви... Но вот они вместе, два человека, соединенные близостью, с которой ничто не сравнится. Они знают друг о друге все, что возможно знать. Они прошли через страсть и охлаждение... и остались вместе. Он не обижается, что она - лицо должностное, руководящее, а он - исполнитель, машинист. Он гордится ею и жалеет, что ее "заездили". И она больше не возмущается, что не мечтает Леня о широких сферах деятельности, что для него самое милое дело - свой паровоз, свое депо, свой клуб, где он член правления, - и выше он не рвется, таков уж нрав. Иногда, как прежде, Дорофею огорчает, что у него кругозор недостаточный; что культуры не так много: он, например, охотно читает только исторические романы да приключения, а остальное со скукой... Но она отмахивается от этих огорчений: слишком довольно на работе горького и трудного, дома отдохнуть необходимо человеку, набрать сил для завтрашнего дня... Леня понимает. Как когда-то в юности, он разогревает для нее еду и стелет постель, они вдвоем, - сам усталый и позевывающий, он бодрствует с нею, когда все давно спят... Ленечка, родной. Я теперь до конца поняла, что ты для меня такое. Спасибо тебе, Ленечка, за то, что ты есть у меня...

Учиться Геннадий не любил. Работа его тоже не манила. Жить бы так, чтобы каждую минуту делать то, что в данную минуту хочется. "Самая нормальная жизнь, - думал он, - ни к чему себя не принуждать".

Но он понимал, что это невозможно, не бывает, - и, кой-как окончив девять классов, поступил на шоферские курсы. Когда его мобилизовали, он, на радость Дорофее, попал шофером к генералу, директору ближнего артзавода.

Привозя генерала в город, Геннадий заходил домой. Дома ему не нравилось, там были чужие люди. Он удивлялся матери - зачем пустила эвакуированных, могла, по своему положению, не пускать. Вот у генерала никто не живет.

- Но людям надо же где-то жить! - говорила Дорофея, в свою очередь удивляясь, откуда в нем эта черствость и непонимание. - И как я стану к другим вселять, а к себе не пущу? У нас пять комнат.

- Какие это комнаты. Вот у генерала действительно комнаты... Сидишь в халупе, давно могла получить хорошую квартиру...

Генерал, по его словам, относился к нему неплохо, о генеральше он говорил с легкой, на что-то намекающей улыбкой, но служба собачья, машина требуется днем и ночью, спишь когда придется... Выдали сапоги - ну, это спасибо, ношу свои ботинки, сапоги - не обувь для человека, раз надел и сразу растер ногу.

- Удивительно. Как же ты растер, сидя в машине? Люди какие переходы делают в сапогах...

- А черт его знает. Два шага ступил и сразу растер.

"Ему будет плохо в жизни", - подумала она грустно.

Он был демобилизован с первой очередью и вернулся домой. "Ах, хорошо!" - сказал он, переодевшись в штатское. Дорофея спросила:

- Что теперь думаешь делать?

- Отдохну немного, - сказал он, - а там дело найдется.

В шоферах надоело. Учиться - да нет, не тянет...

- За чем остановка? - спросил Леонид Никитич. - На любом производстве тебя возьмут с дорогой душой.

- Посмотрю, - сказал Геннадий, - может, и на производство...

Юлька стояла и переводила строгие глаза с отца на мать и с матери на брата...

Оставшись с сыном наедине, Дорофея сказала: