Из столовой до вдохновенно работавшего Л.З. доносилась изумительная, волнующая почище, чем Глинка и Чайковский, фарфоровая, хрустальная, серебряная музычка сервизов. Сестрички мурлыкали под нее разную легкомысленную советскую белиберду, и такое вдруг нахлынуло на Л.З. чувство полноты счастья и любви к себе, к работе, к дачурке, к невыразимой устроенности жизни, к стране, к Сталину и особенно к этим вот двум существам, кричащим из кухни «поросеночек уже прямо прыскает, Лев Захарович…», что он в каком-то сладчайшем порыве потрясенной души искренне подумал: «Ничего не пропало даром… ничего… ни годы круглосуточного труда… ни вынужденные жертвы… ни потеря здоровья с ослаблением функций сердца и почек… ни страхи и ожидания крушения нашего сталинского ЦК… ничего…».
Л.З. не мог больше сидеть в кабинете. Проект приказа остался недоработанным. Начполитупра Армии спустился вниз.
Верлена и Верста, с этой минуты – Верочки, зашторили окна и зажгли свечи. Л.З. был буквально пьян без коньяка и шампанского.
– Я думаю, что мы поднимем наш первый тост за ваших родителей, Верочки. Если бы не они – мы не имели бы сегодня счастья сидеть вместе за этим столом, – сказав так, Л.З. преисполнился бурным уважением к себе за проявленное, как ему казалось, принципиальное благородство.
Тон, надо сказать, взят был Л.З. наивыгоднейший, так как Верочки испытали очередную страстную благодарность к своему покровителю за память о погибших в автокатастрофе маме и папе, что тотчас абсолютно расковало их аппетит, манеры, речь, характеры – расковало, одним словом, чувство жизни и чудесной свободы.
Л.З. подливал им шампанского, уверяя, что оно гораздо старше Великой Октябрьской революции и из подвалов самого Николая кровавого. Затем Л.З. овладела обычная застольная тяга к еврейским, грузинским, армянским и солдатским анекдотам.
Кроме всего прочего, Л.З. старался следовать рекомендациям «Путеводителя в светлое будущее», особенно параграфам, посвященным «усиленному воздействию на подсознание дефлорируемых избранниц произведений музыки, художественной литературы, танцев и остроумия устной речи, всегда приносящим неожиданные эффекты и во многом облегчающим выполнение задач № 1-3, а также 14, 21 и так далее».
– Однажды Рабинович с супругой пригласили на чашку чая с курочкой Бусю Гольдштейна и Пушкина. Вдруг Рабинович спохватился и закричал: «Маня, где ты, Маня?»… А Маня отвечает: «Я и Буся под столом…»
– Увв-ха-ха-ха…
:– Ой, помммиррраю… А потом? Потом пошел Пушкин с девушками в лес. И вдруг заблудился. Между прочим, царь очень этого не обожал… Девушки кричат: «Пушкин… Пушкин… Где ты?» А Пушкин отвечает: «Во мху я по колено».
Бешеный хохот. Огромный успех… Л.З. разошелся и рискнул рассказать совсем уж староказарменную похабщину:
– Генерал спрашивает у Екатерины Второй: «А что это у вас?»… Вы знаете, Верочки, что этот монарх была ужасно развратная?… Отлично… Она и отвечает генералу: «Это у меня – горы алтайские». Речь шла о животе… Тогда он по казывает пальцем на… буфера, то есть на грудь: «А это, что-с?» – «Колокола китайские». – «А это?…» Вы, конеч но, понимаете, о чем идет речь… «Это – ад кромешный», – говорит Екатерина, а сама хватает генерала… подождите, не хохочите… за огромную ялду – и как крикнет: «А у тебя это что, мерзавец?» «У меня, товарищ императрица, это – Иуда грешный». Подождите, не хохочите… Тогда Екатерина при казывает: «Ложись, генерал, на горы алтайские, берись за колокола китайские и гони Иуду грешного в ад кромеш ный…»
Л.З. был потрясен правильностью рекомендаций профессора Ваганова. Верочки вывалились от бешеного хохота из-за стола да вдобавок потянули за собой удивительно остроумного анекдотчика.
Вдруг Верста воскликнула:
– Ленка, это наш ковер… наш… смотри…
– Да… да… наш… вот – на изнанке надпись «ВЧК Бухары»…
– А вот – пятно от какашек Рекса… Как я сразу не узнала?…
Л.З. обомлел, скрипнул зубами – ах, если бы слышал этот скрип зав. отделом вещей и предметов, конфискованных у врагов народа, – но быстро нашелся:
– Я надеялся, что вам это будет приятно.
Верочки с рыданиями, столь естественными после хохо-тунчика, бросились на шею душевно-чуткому покровителю… Затем было много слов о счастливом детстве, трагических случайностях, слов о том, что Л.З. теперь «папа и мама вместе взятые» и так далее…
После обеда мило и с продолжением ненавязчивых обжиманий побултыхались в бассейне, закрытом от посторонних глаз глухим и высоким забором.
Л.З., как бы возносясь вновь над утехами жизни, строго сказал:
– Девочки, мне необходимо поработать и позвонить
Иосифу Виссарионовичу.
Это был неплохой дрессировочный ход. «Отдохните. Почитайте. Советую познакомиться с Барковым и гусарскими поэмами Лермонтова. Может быть, перед ужином вам всунуть? – Верочки были в некотором смущении. – Два пальца в рот никогда не помешают, – умело ввернул лукавый наставник, работавший, в соответствии опять же с рекомендациями профессора Вагинова, исключительно на тончайших ассоциациях, – Нам ведь предстоит чудненький товарищ ужинчиков с заливным из гусиных мизинчиков…»