Собрание сочинений. Том 2. Фантастические поэмы и сказки

Приемная зала стального картеля.
На глади паркета ракета луча.
С официальностями не канителя,
сам Шнайдер с портфелем проходит, ворча.
Напрягся мозг микрофарад,
контакт механик пробует.
В ноль пять начнется смотр-парад,
приемка новых Роботов.
Шпалером стоят орденастые
представители павшей династии.

Каски шпиц —

генерал оф-Битц,
Генеральный штаб —
адмирал фон-Папф,
с рекою-лентой на груди
фельдмаршал граф де-Бомбарди.
Тряся лицо — чертеж машин
(проекты мин и ядер) —
сам Шнайдер примет строй машин,
шутливый, старый Шнайдер.

И мимо пиджаков пушка зимы светлей,

в Герленовых духах, и в золоте затылок, —
прошла украдкой леди Чатерлей
и у колонны жилистой застыла.

Забыт лесник (они давно расстались),

ей нужен Робот первобытных эр —
орангутанг несокрушимой стали,
чья сила: Е, деленное на Р.

Повернулись головы.

Лорнетки у глаз.
Об пол слитки олова,
по лестнице лязг…

Вдоль по рядам прокатился рокот,

дрогнули люстры в мелкую дробь.
В зал — маршируют — за Роботом — Робот —
паркет гололедицей — ромб в ромб.

Идут ребята страшных служб,

в дверях отдавши честь орлу.
А тени дам толпою луж
лежат на глянцевом полу.

— Рыцарской — ротой — железных сорок —

— Топорщась — подагрой — кольчатых — лап, —
— Корпус — пружинит — на плотных — рессорах —
— Свет — тиратронов — кварцевых — ламп. —

— На каждом — Роботе — надпись — «Проба», —

— Лбов — цилиндрических — свет — и сверк —
— Панцири — в глянце — Робот — в Робот, —
— Радиоскопами — смотрят — вверх. —

— Сто-ой! — (ударили тяжкой стопой).

А белая леди мечтает о встрече!
«Когда ж я увижусь, о Робот, с тобой,
чтоб тронуть железо и вздрогнуть, и лечь,
и щекой ощутить ферросплавные плечи.

Захочу, заведу,

и нежный гагачий
в пастушью дуду
запоет, догадчив,
склонившись антенной,
он чудный,
он тенор…»

Она видала видики,

но жить с живыми стало впроголодь,
и лапу лучшей в мире выделки
рукою замшевой потрогала.
Каждый — Робот — проверен — и вышколен,
Х-образная — — грудь — — широка, —
№ и серию вписывая в книжку,
Шнайдер обходит строй сорока.

— Мерцает — утроба — кишечником — трубок,

— шарниры — колесики — — ролики — стук.
— Напра — во, ать — два — повернулись — угрюмо
— светло-зеркальные — — сорок — — штук.

— Дайте-ка

общий выдох и вдох! —
кинул механику
роботов бог,
и разом сорок резиновых легких
охнули в хоботы: «Хайль! Гох!»

А леди мечтает: «Захочу — научу,

и Робот, грубый, жестокий такой,
повалит меня дивану в парчу
душить ревнующей рукой.
И после, блестя синевой под утро,
сентиментальный Робот
оперным тембром гудит в репродуктор:
„Твой до гроба…“»

А Шнайдер, рукой оттопырив ухо:

«Вот этот вздохнул немножечко глухо!» —
сказал и обмер, дорожка по коже,
как будто паук пробежал рукавом, —
грустно стоит на других непохожий
Робот номер сороковой.

Пульсирует веною, странный что-то,

что-то неверное в низких частотах.
Сгорбился Робот, вымолвить силится,
не может ожить, и стрелка на «стоп»,
и но около рта морщинка извилистая
(может — небрежность, а может — скорбь…).

Светится в прорезях лампа сквозная,

и чудится Шнайдеру — он по-людски
смотрит презрительно: «Я тебя знаю…» —
и тихо пульсируют сталью виски.

Завитковый соленоид

зеленеет локоном,
и лицо его стальное
худобою вогнуто.
По резине глянцевой
у немого рта
тонко жилка тянется,
будто доброта.

И Шнайдеру страшно:

— Выгнать! Испорчен! —
Отходит под стражей
к Роботам прочим…

Повернули тумблер в латах,

между глаз —
вынули аккумулятор,
свет погас.

Ни тепла, ни рокота,

ничего особенного:
вон выносят Робота
забракованного.

Уже — ни стихов, ни пенья, ни гуда,—

и, отражая мерцание звезд,
цельностальное зеркальное чудо
«Бюссинг» повез.