Остановилось метро.Воздушна повисла.Стали автобусы.Ни одного пассажира.Город застыл, полумертв.И только, вытянув дыма перо,аэро над городом мчится к сияющей пропастии на вокзалетатакает пулемет.Ужеу магазина Смитса и Верндтависит афиша: «Правительство свергнуто.Исполнительный Комитет».На площади Мирачетыре трамвая лежат.Мимо витрины шляппровели арестованных полицейских.Ночь пришла. По звездам прожекторы тянутся,и, гильзами выстреленными соря, —уже! — занимают радиостанциювооруженные слесаря.Уже ревком добивает войнуи, дулом лоб кольнув,уже говорят радисту: — А ну,переведи волну.«Маузера» у monsieur в висках:— Давай-давай! — Под надписью «Робот»распределительная доска,и тихо ворчит мотора утроба.Товарищ в доску ткнул сгоряча, —monsieur под маузером залихорадило.— Не мешкать! — и вниз опущен рычаг,управляющий Роботами по радио.И на фронте, оступившись о траншею,Робот мотнул пневматической шеей.Широкие пальцы из никеляскрючились… и сникли.Будто кровь подобралась под угли —прожектора потухли.Заворчав глухой утробой,будто заспанный —стал отваливаться Роботна спину.Замолчал на морде рупор,замотались хоботы,повалились к лицам труповРоботы.Помутнела линза глаза,искривились челюсти,и последний выдох газанизом тонко стелется.Их радиаторы стынут. И стынутс подбородками-ямочками винты.И уже мы стоим на сияющих спинах,наворачиваем бинты.Утро легло лиловатою тенью,и солнечный блик по Роботу — вскользь…И птица села ему на антенну,и суслик в ухо вполз.