Читаем Собрание сочинений. Том 2. Мифы полностью

Через некоторое время мы пили втроем, Наташа плотно сидела у меня на коленях и обещала, что не обидит и Сергея. Хоть и не вполне круглое, лицо его разрумянилось, честное слово, как сковорода.

Сковородка, на которой жарились сардельки, скворчала-ворчала: – Не люблю я тебя, Андрей. Дружу с тобой сколько лет и не люблю, прямо признаюсь. Думай обо мне что хочешь. А почему не люблю я тебя? Потому не люблю, что похож ты на меня, как две капли воды, только постарше. И я каждый день вижу, какая перспектива меня ожидает. Ты – неудачник и не понимаешь этого. Ты манкируешь, есть такое старинное слово, работой, в редакции висишь на волоске. Ты постоянно говоришь. что пишешь, но признайся, ты уже давно не пишешь и не способен ничего написать!.. Впрочем, как и я…

Живая тумба вдавила себя между моих колен.

– А я люблю тебя, Андрей. Добрый ты человек, и не такая тебе жена нужна. Тебе нужна интеллектуалка и сексапилка, а не эта корова Алла. Ты уж прости мою прямоту. А вообще, ребята, я всех вас люблю, кроме этого носатого. И сейчас мы устроим представление всем на удивление.

Тумба перестала меня давить, слезла с моих колен и, стоя спиной к двери, стала снимать кофту, затем расстегивать блузку.

Наташа, прекрати. Сейчас будет планерка. Тебя уже ищут, – напрасно взывал я к ней.

Сковородка между тем продолжала свое скворчание.

– Не люблю. Мы – лишние люди оказались совсем не лишние для конца века. Нас развратил развал империи, мы развратили свое перо – и вписались в общее ерничество, в голове у нас – куча цитат – раньше это называли: эрудиция, компиляция, плагиат, а теперь все называется постмодернизмом. Имя новое, глупость старая. Не стихи, а текст. Не текст, а говно… вот почему я тебя не люблю, дружище. А ты, блядь, иди ко мне и люби меня прямо на столе, как своего носатого.

Я молил бога, чтобы никто не вошел. Груди у Наташи были что надо. Невольно опустил глаза. В журнале на фотографии улыбалась Наташа. А Вероника Кастро резво прыгнула ко мне на колени и, увидев нефритовых обезьянок, быстро схватила их, я не успел ее остановить. Прямо сказать, не решился, потому что на коленях у меня парила звезда киносериала, обольстительно хлопали длинные ресницы и от пушистых волос ее пахло совсем не Наташей.

– Какие хорошенькие мартышки! Ладно, молчу, никого не слушаю и глаза закрыла. – Вероника Кастро зажмурилась, как от сильного света юпитеров, и кокетливо выпятила губы. – Подари их мне! Подари, не жадничай, Андрей! Я буду на них смотреть и думать о тебе.

Ну, как тут было устоять!

Дверь скрипнула, и в кабинет заглянул главный. Он смотрел на полураздетую звезду, и на птичьем лице была написана растерянность. Он стал похож на испуганного аиста.

– А, вот ты где…

Затем аист увидел трех обезьянок, которых преступница поспешно положила на стол, и взгляд его затвердел, как у хищной птицы.

– Наташа, сейчас же приведи себя в порядок.

Вероника Кастро на глазах становилась Наташей, та, прикрывая груди, путаясь в лифчике, быстро оделась и выскочила за дверь. Видимо, боялась его ужасно.

– А вы постоянно нарушаете трудовую дисциплину, просто не ходите в редакцию, не уважаете всех нас («Только тебя».) Я поставлю о вас вопрос. (Он продолжал смотреть на обезьянок и стал нести совсем несуразное.) Приносите в кабинет предметы, которые развращают сотрудников. Торчите тут, пьянствуете, вам надо быть совсем в другом месте! Да я вообще вас вижу впервые! Откуда вы такой взялись? Предъявите ваш пропуск.

Главный спрятал мой пропуск в нагрудный карман пиджака, боковым зрением я заметил, что Сергей успел опустить бутылку и стаканы под стол и с преданным видом созерцает начальство. Коршун – злой колдун когтил добычу:

– Отныне вы уволены. И память о вас будет вычеркнута из анналов издательства.

Оборотень зашагал из кабинета. Сергей посмотрел на меня, как на пустое место. Он достал из ящика вишневый гребешок и зеркальце, долго приводил в порядок свою прическу – назад и наискосок. Затем почесал в паху, как-то нелепо, через джинсы торцом того же гребешка. Меня здесь явно не существовало.

Аргентинский актер Хорхе Мартинес, знакомый нам по «Мануэле», переживает идиллический период: вместе со своей женой, актрисой Алехандрой Гавиланес, он купил виллу в окрестностях Буэнос-Айреса и настолько полюбил свою «фазенду», что старается покидать ее только в исключительных случаях. Сейчас они строят планы о совместных съемках в очередном телесериале. Может быть снимут его прямо дома?

Этот вопрос, как я понимаю, тоже относился ко мне. Я собрал в «дипломат» свое нехитрое добро, да и не было у меня здесь почти ничего. Взял шлифованный кусок нефрита, повертел в руках, ощущая тепло и скользкость камня, мне захотелось выбросить его в окно: ведь это они во всем виноваты! И тут я уразумел, что мне надо делать, чего от меня хотели. Я даже усмехнулся: как умело вытесняли меня из этой реальности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Недосказанное
Недосказанное

Свободны от связи, но не друг от друга… Пришло время выбрать на чьей ты стороне… Внешне Разочарованный дол – это тихий английский городишко. Но Кэми Глэсс известна правда. Разочарованный дол полон магии. В давние времена семья Линбернов правила, устрашая, наводя ужас на людей с целью их подчинения, чтобы убивать ради крови и магических сил. Теперь Линберны вернулись, и Роб Линберн собирает вокруг себя чародеев для возвращения городка к старым традициям. Но Роб Линберн и его последователи – не единственные чародеи Разочарованного дола. Необходимо принять решение: заплатить кровавую жертву или сражаться. Для Кэми это больше, чем простой выбор между злом и добром. После разрыва своей связи с Джаредом Линберном она вольна любить кого угодно. И кто же будет ее избранником?

Нина Ивановна Каверина , Сара Риз Бреннан

Любовное фэнтези, любовно-фантастические романы / Поэзия / Cтихи, поэзия / Стихи и поэзия
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза