Мост над платформой Дня Конституции, Под ногами —лязг поездов, ткущих стальной лабиринт.Гарь и гудки осадили ночь,вдруг представшую Страшным судом. За незримым краем земли,прямо во мне зазвучал вездесущий голос,произнося все это (все это, а не слова —мой жалкий, растянутый перевод единого слова):— Звезды, хлеб, книги Запада и Востока,карты, шахматы, галереи, подвалы и мезонины,тело, чтобы пройти по земле,ногти, растущие ночью{759} и после смерти,тьма для забвенья и зеркала для подобий,музыка, этот вернейший из образов времени{760},границы Бразилии и Уругвая, кони и зори,гирька из бронзы и экземпляр «Саги о Греттире»,пламя и алгебра, бой под Хунином, с рожденья вошедший в кровь,дни многолюдней романов Бальзака и аромат каприфоли,любовь — и ее канун, и пытка воспоминаний,подземные клады сна, расточительный случайи память, в которую не заглянуть без головокруженья, —все это было дано тебе и, наконец,измена, крах и глумленье —извечный удел героев.Напрасно мы даровали тебе океани солнце, которое видел ошеломленный Уитмен:ты извел эти годы, а годы тебя извели,и до сих пор не готовы главные строки.1953
КОМПАС
Эстер Семборайн де Торрес
Мир — лишь наречье, на котором ОнИли Оно со времени АдамаВедет сумбурный перечень, куда мыЗачем-то включены. В него внесенРим, Карфаген, и ты, и я, и сонМоих непостижимых будней, драмаБыть случаем, загадкой, криптограммойИ карою, постигшей Вавилон.Но за словами — то, что внесловесно.Я понял тягу к этой тьме безвестнойПо синей стрелке, что устремленаК последней, неизведанной границеЧасами из кошмара или птицей,Держащей путь, не выходя из сна.
Он смотрит на хаос черновика —На этот первый образец сонета,Чьи грешные катрены и терцетыСама собою вывела рука.В который раз шлифуется строка.Он медлит… Или ловит звук привета, —В нездешнем, вещем ужасе поэтаВдруг слыша соловьев через века?И чувствует сознаньем приобщенным,Что преданным забвенью АполлономЕму открыт священный архетип:Кристалл, чьей повторяющейся граньюНе утолить вовеки созерцанье, —Твой лабиринт, Дедал? Твой сфинкс, Эдип?