Собрание сочинений. Том 2. Путешествие во внутреннюю Африку

Следствием таких энергических мер было то, что вскоре барка генерал-губернатора, лучшая в Судане, явилась у пристани; за нею следовала другая, для наших людей. Здесь никогда не должно отчаиваться от первого отказа; напротив, надо быть готовым на него и все-таки не оставлять своего требования.

Не знаю, сказал ли кто прежде меня, но верно всякий заметил, что в Египте кто не бьет, тот будет битым; в обращении с туземцами, и особенно с властями, надо иметь всегда холодный, повелительный вид, не требовать от них невозможного, но всегда выдерживать свои требования; тон фамильярности погубит вас в их мнении, потому что сами они невысоко ставят себя, еще хуже будут ценить тех, кто низойдет до них.

На другой день, 3/15 февраля, мы отправились из Бербера.

Опять Нил с его крокодилами и гиппопотамами, опять Нил, окаймленный узкими лентами зеленых берегов, с таинственной тишиной!… Вскоре миновали мы устье Атбары. На обратном пути я определил положение его и нашел небольшую разность с картами, или, может быть, устье реки с некоторого времени изменилось.

Нил – единственная река в мире, которая, на пространстве слишком двух тысяч верст, то есть, с тех мест, где Голубой Нил соединяется с Белым и где начинается собственно Нил, до Средиземного моря, принимает в себя только одну реку, Атбару[15]. От самого начала своего до разделения на ветви, образующие дельту, он почти одинаково широк; у Атбары несколько глубже, и вообще обильнее водой вверху, чем на середине, чем у устьев, потому что воды его теряются в песках, в испарении, отводятся на поля, в каналы и не имеют других притоков, кроме дождей, падающих в верховьях его.

Окрестности Нила, как мы заметили, несколько изменились; пальма становилась редкой; зато акация густо покрывала берега и живописные островки, которые встречались часто и затрудняли путь, потому что Нил, и без того мелкий, разбиваемый островами на несколько ветвей, в эту пору становился еще мельче. Обработанная полоса вдавалась глубже внутрь страны, но все еще робко, нерешительно; жители еще боязливей: это были берберы и частью арабы, приходившие сюда на кочевку со стадами.

Медленно подвигались мы, влекомые, за безветрием, десятками тремя, четырьмя разноцветного нагого человечества, за которым шел чаушь с курбачем. Боже мой! скажет какой-нибудь Челыпер, и об этом можно говорить так хладнокровно, и сердце ваше не разорвалось на части при таком зрелище. В сторону, г. Челыпер, крупные слова, кудрявые фразы! Будет время, и я напишу, что думаю, об этом человечестве: теперь еще рано; надо, чтобы мысленные спутники мои познакомились с ним хорошенько и сами были в состоянии судить.

На третий день поднялся попутный ветер и быстро донес нас на трехмачтовой дагабии до Шенди.

Узнавши, что здесь мудир Картума, мы вышли на берег. Солиман-паша – правитель, мудир Картума и вместе помощник генерал-губернатора восточного Судана; за отсутствием первого в экспедицию, с которой мы, впоследствии, должны были соединиться, он исправлял его должность.

Это человек пожилой, очень приветливый и веселый, несмотря на сокрушавшую его болезнь. Солиман-паша – турок, как почти все власти египетские; неизбежная фигура копта находилась и при нем. Предоставив копту написать все распоряжения на случай нашего приезда в Картум, мы занялись курением трубки, питьем кофе и беседой. Паша спросил нашего доктора, который еще недавно служил в Картуме и был его домашним врачом, о здоровье своего сына – сын с матерью оставались в Каире. Доктор доставил ему благоприятные сведения.

– А что же не спросите вы о жене? – сказал он, шутя.

– Что жена! Это почва, которую всегда можно переменить; а сын – семя, цвет и плод; погибнет, так, Бог знает, дождусь ли другого.

Женщина на востоке только и приобретает значение, когда родит; поэтому дети составляют предмет всегдашних раздоров гарема и нередко платят жизнью за ревность других жен к своей матери. Еще недавно, в одном из знатнейших гаремов, жена пырнула ножом другую, которая была беременна, для того только, чтобы та не получила превосходства над ней: такие примеры не редки.

Город Шенди был прежде велик, но после ужасной катастрофы 1822 года не может оправиться. Теперь в нем до 4 тысяч жителей. Мы посетили место, где был сожжен живым любимый сын Мегемет-Али, Исмаил-паша, храбрый завоеватель Сенаара, – печальная история сама по себе, ужасная по своим последствиям. Я расскажу впоследствии эту историю.

Пробывши часа три-четыре в Шенди, мы получили нужные бумаги и простились с Солиман-пашей. Дагабии быстро понеслись к Картуму, при попутном ветре.