Собрание сочинений. Том 3

На приморском побережье
Поднимаюсь на плато.
Грудь мне режет ветер свежий,
Разрывающий пальто.

Все, что сунется навстречу,

Пригибает он к земле.
Деревам крутые плечи
Не расправить на скале.

Но я знаю тот таежный,

Чудодейственный пароль.
Кину песню осторожно,
Преодолевая боль.

И подхватит ветер песню,

Так и носит на руках.
Это песне много лестней,
Чем скрипеть на чердаках.

Чем шептать под одеялом

Неуместные слова —
Все о бывшем, о бывалом
Лепетать едва-едва.

И под песенной защитой

Я пройду своим путем,
Неожиданно забытый
Ветром, полночью и льдом.

* * *

Я — море, меня поднимает луна,
И волны души отзываются стоном.
Пропитанный болью до самого дна,
Я — весь на виду. Я стою на балконе.

Лунатик ли, пьяный ли — может, и так.

Отравленный белым далеким простором,
Я знаю, что ночь — далеко не пустяк,
Не повод к застольным пустым разговорам.

И только стихов я писать не хочу.

Пускай летописец, историк, не боле
Но что мне сказать моему палачу —
Луне, причинившей мне столько боли?

* * *

Пичужки песня так вольна,
Как будто бы не в клетке
Поет так радостно она,
А где-нибудь на ветке.

В лесу, в моем родном лесу,

В любимом чернолесье,
Где солнце держат на весу,
Достав до поднебесья,

Дубы кряжистые и луч,

Прорвав листву резную,
Скользнув с обрывов, туч и круч,
Дробит волну речную.

И отражен водой речной,

Кидается обратно.
И солнце на листве сквозной
Бросает всюду пятна.

И кажется, кусты задень,

Задень любую ветку,
Прорвется, заблистает день,
И только птица — в клетке.

Но все миражи и мечты

Раскрыты птичьей песней,
Достойной большей высоты,
Чем даже поднебесье.

* * *

Копытят снег усталые олени,
И синим пламенем огонь костра горит,
И, примостившись на моих коленях,
Чужая дочь мне сказку говорит.

То, может быть, не сказка, а моленье

Все обо мне, не ставшем мертвецом,
Чтобы я мог, хотя бы на мгновенье,
Себя опять почувствовать отцом.

Ее берег от мора и от глада,

От клокотанья бледно-серых вьюг,
Чтобы весна была ее наградой,
Подарком из отцовских рук.

И в этом остром, слишком остром чувстве,

Чтоб мог его принять за пустяки,
Я никогда не пользуюсь искусством
Чужую грусть подмешивать в стихи.

И сердца детского волнение и трепет,

И веру в сказку в сумрачном краю,
Весь неразборчивый ребячий лепет
Не выдам я за исповедь свою.

* * *

Гора бредет, согнувши спину
Как бы под бременем забот.
Она спускается в долину,
Неспешно сбрасывая лед.

Она держаться в отдаленье

Привыкла, вечно холодна.
Свои под снег укрыла мненья
И ждет, пока придет весна.

Тогда отчаянная зелень,

Толкая грязный, липкий снег,
Явит служенье высшим целям
И зашумит, как человек.

* * *